Дневники · Случайный дневник

Здравствуйте, гость ( Вход | Регистрация )

01:37 - Отчет по "Белогвардейщине". Осторожно - ну очень много букв!
Итак, обо мне. То есть о персонаже. Как бы это нас окончательно разделить, а? smile.gif Отчет сразу за четыре игровых эпизода: две игры и еще два небольших добавочных игровых эпизода, организованных мастерами - поэтому так длинно. Курсивом выделены внеигровые переходы между эпизодами, большая часть из них – это сильно сокращенные и несколько видоизмененные мастерские легенды.

Ефросинья Исаевна Вострецова 1898 года рождения родилась вз деревне Бронное Речицкого уезда, в большой крестьянской семье. Да, семья была большая, была – да сплыла. Трое старших братьев не вернулись с войны, отец получил пулю в лоб в том же шестнадцатом, пытаясь отстоять хоть часть продуктов от военных поборов. Мать и младшие сестры умерли от недоедания и болезней в начале семнадцатого.
Фросе повезло – после гибели отца мать отправила ее на заработки в Гомель, где она устроилась санитаркой в госпитале. Там Ефросинья познакомилась с офицером, Масякиным Сергеем Петровичем, серьезно пострадавшим от газовой атаки. Врачи, а более того молодость, желание жить и фросина забота поставили Сережу на ноги. Ну и любовь, как же без этого. Сережа научил ее писать и читать, давал умные книги, был рядом в страшное время известия о смерти матери и сестер.
Узнав, что Ефросинья забеременела, он немедленно повел ее под венец. Однако брак их был объявлен несостоявшимся срочным приказом, по которому сергеева дивизия была переброшена в Галицию. Он оставил ей деньги и адрес в N-ске, его родном городе, и они распрощались. Надолго. С фронта Ефросинья получила только одно письмо – растерянное и нервное.
Свершилась революция. Родился сын. Фрося продолжала учиться.
Пришли немцы – и Ефросинья, с сыном и нехитрыми пожитками, решила отправиться в N-ск, надеясь узнать там хоть что-нибудь о муже.
Дорога выдалась тяжелой. Казалось, всем этом кровавом хаосе лета восемнадцатого года только суровые люди из ЧК пытались навести хоть какой-то порядок. К тому моменту, когда Ефросинья с маленьким Володей добрались до Курска, деньги закончились. Взять их было неоткуда, и Ефросинья приняла неожиданное решение – устроиться на работу в ЧК. Придя туда с малышом на руках, она рассказала все, как есть. Почти. Солгала девятнадцатилетняя Фрося только в одном, сказала, что отец ребенка – из её родной деревни и погиб на фронте. Товарищ Ульнис взял ее на работу. О товарище Ульнисе разговор отдельный – он действительно стал старшим товарищем и учителем, суровым, требовательным и неожиданно удивительно бережным; в каком-то смысле он заменил Фросе отца. Бог миловал Ефросинью, за следующие три месяца ей не довелось никого убить, хотя в операциях она участвовала регулярно. Однажды, в самый первый раз, это чуть не случилось – во время облавы на подпольной квартире она ранила человека, но тому удалось скрыться. При осмотре квартиры Евфросиния нашла фотокарточку. На ней были трое мужчин: один из них тот, которого она подранила, другой - её Серёжа. Карточка была подписана на обороте: «Капеловы, Роман и Владислав, Масякин, Сергей. На добрую память другу». Евфросиния забрала карточку, и товарищу Ульнису ничего не сказала.
В конце октября судьба улыбнулась Ефросинье, товарищ Ульнис взял ее с собой в командировку в тот самый город N-ск.


***

В N-ске было неспокойно. Неуютно там было. Нерешительный председатель ревкома, косые взгляды местных жителей на улицах.
Товарищ Ульнис вместо того, чтобы разобраться, отправить запрос в другой город, приказывает расстрелять пойманного человека без документов, вроде бы чьего-то жениха – да, товарищ Ульнис, конечно, знает, что делает, но все же...
Ефросинье жаль этого человека, жаль его рыдающую невесту.
На самом деле, ей жаль всех этих несчастных хмурых людей, с которыми она сталкивается. Ефросинья думает: они поймут, они увидят, им просто нужно хорошо объяснить. Ведь даже она, деревенская, в свои 19 лет - поняла, а они-то ведь – эх, да что говрить!
Ефросинья натыкается на Капелова, который то ли притворяется, то ли действительно не узнает ее - но Фрося-то узнала его прекрасно. Трудно забыть лицо человека, в которого ты стреляла первый раз в жизни. Товарищ Ульнис приказывает не предпринимать пока активных действий - ладно, хорошо, ему виднее.
На улице Ефросинья натыкается на Масякина. На ее Сережу, который, скользнув взглядом, торопливо проходит мимо!
- Вы...вы больше не узнаете меня, Сергей Петрович?!
- Нет, отчего же? Узнаю. Вот захотите ли вы теперь меня узнать?
- Мы...теперь на вы?
- Нет, что ты, Ефросинья. Пойдем, выпьем чаю, поговорим.
Неясный, тягостный разговор. Совсем не такой, как мечталось Ефросинье, ей, которая проехала пол-России ради этой встречи. Перед ней слабый, раздавленный, потерянный человек. Глаза - как окна брошенного дома. Он неловко улыбается при виде фотографии сына.
- Я...я, конечно, рад тебе, Фросенька. Все...все будет хорошо. Тебе, наверное, уже пора идти?
- Да... Пора.
- Ты...приходи...как-нибудь…как-нибудь все устроится...
Ефросинья идет в ревком. Атмосфера N ска начинает ее душить.
Товарищ Ульнис допрашивает врача местной больницы.
Ефросинья внезапно понимает, что ей - отчаянно не хватает ясности. Что, кроме сына, похоже, есть только один человек, которому она может полностью доверять - и как раз его-то она и обманывает. Фрося выдыхает и, отчаянно труся, признается товарищу Ульнису в своей лжи о муже, больше всего боясь даже не расстрела, а...его презрения. Это был непростой разговор. Больный. Товарищ Ульнис задавал вопросы, честные и безжалостные:
- Хорошо, товарищ Вострецова. Я доверяю тебе. И к мужу твоему у нас пока ничего нет. Но вот, скажи честно, как тебе кажется, наш он человек?
И еще, в самое нутро, в мягкую беззащитную фросину сердцевину:
- А если он окажется врагом, что ты тогда будешь делать, товарищ?
Ефросинья тихо (ох, как больно!):
- Если враг... Скрывать и защищать его я…не буду. Но и...допрашивать и расстреливать тоже не смогу, товарищ Ульнис. Его - не смогу. Похоже, я недостаточно...твердый человек. Простите.
Товарищ Ульнис сделал то, чего Ефросинья не смела и ожидать - понял и не осудил, даже...как будто, почти улыбнулся.
Позже вечером товарищ Ульнис попросил пригласить Сережу в ревком, поговорить о работе железнодорожной станции, где теперь служил Масякин. Дома Ефросинья мужа не застала, но у младшего брата того самого Капелова сегодня была свадьба - и Фрося отправилась туда, вспомнив, что Сережа их друг.
В большой комнате праздновали - предложили и Ефросинье, но она, пожелав здоровья молодым и сославшись на работу, вежливо отказалась, настолько недвусмысленно читалось в тоне и взглядах, что она здесь чужая.
В вестибюле сидела милая девушка, совсем молодая и какая-то хрупкая, - Катя Трифонова. "Сергей Петрович должен вот-вот придти", - сказала она, - "я тоже его жду". "Ну, что ж, подождем вместе". За столиком повисло молчание. Когда Ефросинья встречалась глазами с Катей, воздух начинал звенеть от напряжения, что-то...что-то здесь было...женское...
- А, Сергей Петрович, он кто вам? - внезапно спросила Трифонова.
Ефросинья, поколебавшись секунду:
- Муж.
И как-то без слов главное между этими женщинами сразу стало понятным.
Две женщины ждали одного мужчину, молчание давило на плечи.
Масякин так и не пришел.
Издали, со стороны ревкома, послышались выстрелы. Двое из праздновавших мужчин мгновенно оказались в дверях, с тревогой вглядываясь в темноту и не выпуская женщин, похоже, тревожащихся за своих близких. Ефросинья, оттолкнув их с дороги, выскочила наружу и побежала - туда, где были ее товарищи. Возле одного из домов она заметила группу людей, один направился к ней. Ефросинья подняла пистолет, но увидела знакомое лицо красноармейца из ревкома:
-Товарищ, что происходит?
Не говоря худого слова, тот выстрелил ей в живот. И ушел.
Холодная брусчатка под спиной. Фонари в отдалении. Выстрелы.
Предательство.
Товарищи...товарищ Ульнис!..что с ними? Кровь уходит в камень. Холодно. Очень холодно. Выстрелы затихли. Никто не идет. Если...если они все погибли...
НЕНАВИЖУ.
Прав был товарищ Ульнис, это я...дура. Враг - это враг. Нельзя жалеть. Иначе погибнешь не только ты, но и самые дорогие тебе люди.
Холодно... Сыночек, Володенька... Я должна, ДОЛЖНА вцепиться зубами, выжить - там, в Курске, где светят фонари, меня ждет сын...
Женщина. Врач. Та, которую допрашивал Ульнис. Говорит: "Живи", - говорит, - "Помогу. Не уйду. Не оставлю". Уходит. Возвращается вместе с мужчиной. Капелов? Добьет? Спорят. Ругаются. Капелов взваливает Ефросинью на плечо. Она теряет сознание.
Стол. Тошно. Больно. Туман. Мокро.
- Тихо-тихо... Тихо! Не шевелись. Все будет хорошо...хо-ро-шо-о...
И совсем уже издали:
- ...ей пока нельзя двигаться...
Стол. Все плывет. Это морфий - понимает Ефросинья. Рядом сидит Клава, санитарка из больницы.
- Тихо, тихо... Все хорошо. Доктор сказала, жить будешь. Пуля по ребрам скользнула - повезло тебе.
- Как...товарищи?
- Тихо, тебе нельзя разговаривать. Не знаю я, как твои товарищи. И выстрелов не слышно больше.
- Где. Пистолет.
- Здесь, у меня, не волнуйся. Я тебя не оставлю.
Внезапно врывается женщина в черном. Большая – она, кажется, заполняет всю комнату. Голос отражается от стен, бьет по ушам. Говорит злые слова. Про нее, Ефросинью. Про Масякина. А-а, это мать той...Кати. Понятно. Как Никитишна у нас, в Бронном... Сейчас еще в волосы вцепится. Нет. Не вцепится. Презирает слишком. Бросает в лицо письмо и деньги - разлетаются, кружатся, падают...
Клава подбирает.
Женщина говорит злое про сына - вот это она зря. Сейчас Ефросинья встанет...больно.
Товарищ Ульнис! Живой! Жи-вой! И черная женщина сразу сморщивается, усыхает, становится маленькой, испуганной, кажется, ее можно накрыть вон тем стаканом.
Товарищ Ульнис садится рядом:
- Ну, как ты? Идти сможешь?
Ефросинье стыдно, но она держит его за руку. Просто чтобы совершенно точно уже убедиться, что - живой:
- Не знаю.
- Надо.
- Да, товарищ Ульнис. Я постараюсь. А...остальные?
- Остальные убиты.
Повиснув на Ульнисе и Клаве, Ефросинья старательно переставляет ноги.

***

После бегства из N-ска товарищ Ульнис и Клава доставили Ефросинью на хутор, в нескольких часах пути от города. Там она пролежала несколько недель, оправляясь после ранения. После этого Ефросинья и Ульнис вернулись в Курск. По дороге товарищ Ульнис сообщил ей, что видел в лесу Сергея Масякина, повесившимся. Ефросинья перечитывала его письмо – как теперь стало ясно, предсмертное, и никак не могла понять, почему он так поступил.
Вернувшись, Ефросинья первым делом пришла за сыном. Володя был здоров и весел, узнал её. От этого сразу отлегло на душе, стало чуточку полегче.
Через несколько дней к ней в гости - впервые - пришел товарищ Ульнис. И предложил, нет, ПОПРОСИЛ взяться за дело. Крайне рискованное, кажущееся совершенно непосильным, требующее еще одной долгой разлуки с малышом - возможно, бессрочной.
Ефросинья не могла ему отказать.
А дело было в том, что деревенская девушка Фрося оказалась очень похожей внешне на Софью Александровну, племянницу генерала Якова Александровича Слащевского - умного, талантливого военачальника и поэтому очень опасного врага. Еще в ноябре семнадцатого ее семью в Питере взяли в заложники, чтобы убедить Слащевского, а также ее деда, генерал-майора Ладыженского, перейти на сторону красных. Родителей и младшего брата Софьи расстреляли, после чего дед, получив от внучки письмо, согласился и стал работать на красных, а Слащевский, тогда еще полковник, - отказался наотрез.
Это предложение ошеломило Ефросинью: «Но как же я сойду за дворянку?»
Вторым вопросом было: «А что же будет с моим сыном?»
Товарищ Ульнис сказал, что нашел прекрасную женщину, с которой Володе будет хорошо. Вот он прямо сейчас Ефросинью с ней и познакомит. "Кроме того", - очень серьезно сказал Ульнис, - "пока вы будете на этом задании, я лично прослежу за тем, чтобы Владимир был в безопасности и ни в чём не нуждался".
Ефросинье нашли хороших учителей. Пять месяцев, с пятичасовыми перерывами на сон: лексика, манеры, одежда, этикет, осанка, танцы, походка, мельчайшие известные подробности жизни Софьи - через пять месяцев ей казалось, что единственный достигнутый результат - это то, что теперь она еще глубже понимает, насколько непосильна поставленная задача, и как мало на самом деле успела она выучить.
Товарищ Ульнис успокаивал Ефросинью: "По нашей легенде Софья провела полтора года в камере ЧК, на ее глазах расстреляли семью - в данном случае мелкие огрехи в поведении вполне простительны. Кроме того, Слащевский чувствует свою вину перед Софьей, он сам захочет поверить тебе". Для усиления эмоционального эффекта, и чтобы скрыть свежий шрам от пулевого ранения, за пару дней перед началом операции Ефросинье были нанесены серьезные ожоги – она перенесла всё без звука. Дополнили картину несколько синяков и порезов.
Прощание с малышом.
"Все, теперь я - Софья".
Товарищ Ульнис отвез Ефросинью в Харьков незадолго до его взятия белыми войсками, возглавляемыми генералом Слащевским. В местном ЧК, выдав последние инструкции и способ связи, Ульнис оставил её под именем Софьи и в соответствующем статусе. Через три дня Харьков стал белым, Софью, "забытую" в подвалах ЧК, нашел адъютант генерала Слащевского, Кулинин Иван Григорьевич - потомственный казак. Ее немедленно доставили к генералу, который сразу узнал племянницу. Расспрашивать о времени, проведенном в ЧК, ее из деликатности никто не стал. Софья поначалу шарахалась от людей с оружием, громких звуков, кричала по ночам. Дядя подарил ей кольт - и она всегда держала его под рукой.
Яков Александрович действительно оказался пронзительно умным человеком, но кроме того еще и совершенно бесстрашным, гордым, нетерпимым, честным, подверженным периодическим приступам сильнейшей головной боли после контузий и таким же приступам жестокости, но при этом удивительно нежным, бережным и заботливым с ней, Софьей. Этим человеком невозможно было не восхищаться, не жалеть по-женски, не уважать и, в конечном счете, не привязаться к нему душой.
Есаул Кулинин Иван Григорьевич, софьин спаситель, также всегда был рядом - искренне уважая и восхищаясь этим прямым и смелым человеком, Софья-Ефросинья немножко играла в детскую влюбленность - немало при этом забавляясь его смущением.
Дядя решил Софью от себя никуда не отпускать, полагая, что его штаб – самое безопасное для неё место.
Софье удалось передать товарищам некоторое количество важной информации, услышанной из разговоров офицеров.
При взятии белыми Курска генерал Слащевский был серьезно контужен - и Софья три недели преданно ухаживала за ним в больнице, после чего дядю, в приказном порядке, отправляют на окончательное излечение в N-ск. Ефросинья была в ужасе, но вариантов не было - отказаться невозможно. Бросить все и исчезнуть - этот вариант она даже не рассматривала. Оставалось положиться только на наглость. На то, что недоброй памяти знакомые в этом городе просто не поверят своим глазам.


***

Итак, N-ск. Город как город. Плохо напечатанные белые агитки, мало, очень мало людей на улицах. Софья, с ОЧЕНЬ прямой спиной, прогуливается с дядей, Кулининым и Тищенко – генеральским офицером по связи.
О, знакомые лица, Трифонов, кажется. (Да не пялься ты так ему в лицо, скользнула равнодушно-дружелюбным взглядом – и проходи-проходи! Ты - Софья и никого здесь не знаешь!)
О, да это же та самая Катя. В сердце не шевелится ничего, кроме, пожалуй, легкой тени давнего сочувствия.
Ефросинья свернулась в клубок, спряталась на самое дно души: давай, Софья Александровна, выручай, на тебя вся надежда!
Проходим мимо управления контрразведки - жесткий человек, говорят, Степан Степаныч - здешний начальник. Мимо, мимо, вежливо кивая встречным. Домой.
Якова Александровича мучают головные боли. Софья дважды в день колет ему морфий – но время очередного укола еще не наступило. Жаль его очень. Пуще головных болей генерала мучит бездействие, ну не умеет этот человек отдыхать.
- Здравствуйте! Я вам вот пряников принесла, из Павловска пряники, хорошие, угощайтесь. Степан Степаныч меня прислал, он вас не предупреждал разве? – на крыльцо поднимается миловидная женщина, настойчиво протягивающая блюдце, накрытое салфеткой. Что-то в выражении ее лица и тоне вызывает у Софьи мгновенную неприязнь. Женщина входит и бесцеремонно увлекает Якова Александровича в дальнюю комнату – поговорить. Слащевский выглядит слегка ошарашенным. Еще более таковым он выглядит, выходя оттуда.
- Так я буду заходить, ухаживать за вашим дядей, Сонечка. (Сонечка!)
- А вы, простите, Ольга…Михайловна? Вы врач?
- Нет, что вы? Я так, помогаю. Я тут всем помогаю. Особенно Степан Степанычу, такой человек хороший…
Уходит.
Слащевский озадаченно смотрит на пряники. Даже разрезает один ножом. Пробовать их как-то не хочется.
Прибывает бравый казак Верзилин, не казак – картинка! Отправьте, говорит, на фронт, душа, говорит, просит! Кроме того, оказывается, он какой-то свояк Ивана Григорьевича – и Слащевский оставляет пока казака при себе, до возвращения в Курск.
Приходит телеграмма – и Яков Александрович улыбается зло. Это предупреждение от начштаба Романовского, о том, что стало известно - на Слащевского готовится покушение. Софья-Ефросинья настораживается. Неужели придется защищать генерала от самодеятельных товарищей?
Опять эта…Ольга Михайловна. Настойчиво повторяет слова о павловской ярмарке – звучит как пароль. Вкрадчиво-насильно сажает Софью напротив себя на стул, просит помочь с нитками, наматывает их из клубка, виток за витком, на софьины расставленные руки. Паутина. «Я свяжу шарфик для Степана Степановича. Нет, не жена, что вы - у меня муж есть. Просто – очень уж он человек хороший. А как устает…» Слухи, сплетни. Сестры Сибирцевы – дочери повешенного Слащевским интенданта. Все, убралась, наконец.
Приходит другая телеграмма - и Яков Александрович сереет лицом. Убит Романовский. В Курск, срочно в Курск! Софья пытается его отговорить. Слащевский отправляет запрос, нервничает, ждет ответа.
Бесконечное чаепитие.
У Верзилина внезапно оказывается жена, которая не совсем жена, но зато названная сестра Кулинина. Чорт их знает, этих казаков, что у них там с родством! Милая, трогательная, нежная девочка с папкой карандашных рисунков. Тонечка. Через полчаса знакомства Софья понимает, что девочке что-то от нее нужно, они уходят в софьину комнату. Тонечка волнуется, говорит бессвязно. Вроде, есть человек, Романов, агитатор, спасший ее в Царицыне, когда красные сняли ее с поезда, и вот он сейчас здесь и что-то хочет от генерала. Кажется, отговорить от командования военным подразделением? Нет-нет, ничего плохого, он обещал Тонечке, просто поговорить. А она так боится, Комаров, Степан Степаныч, да – страшный, говорят, человек. Генерал тоже, говорят, – крут нравом… А она, Тоня, должна этому человеку, обязана жизнью…
- Успокойтесь, пожалуйста, Антонина Александровна. Я решительно ничего не поняла. И главное – что вы хотите от меня?
- Ну-у, вы мне сразу понравились. Показались такой отзывчивой. Извините меня. Пожалуйста…
- Благодарю вас. Не нужно извиняться. Но я продолжаю не понимать. Этот человек, он кто по убеждениям?
- Ну-у, как вам сказать…он… не белый.
Вот тут Софья просто дар речи потеряла.
- Антонина Александровна, вы же прекрасно понимаете, что я ничем не могу вам помочь. Я подумаю, как мне поступить с тем, что вы мне сказали. И крайне советовала бы вам не вести подобные беседы с первыми встречными. Вы понимаете, что в наше время человека можно убить словом?
- Извините меня…мне показалось…извините…
В одиночестве Софья-Ефросинья металась по комнате. Это провокация. Это не может быть ничем другим. Или это очень неумный товарищ. Возможно, это именно он готовит покушение. Встретиться с ним? Нет, дура, это – провокация. Да, эта Тоня выглядит чистой, как первый снег, но, может, ее запугали. Или она честна, но ее используют. Это про-во-ка-ция, и ты должна сообщить об этом Романове. А если даже и нет – ты не можешь, не имеешь права рисковать заданием: на одной чаше весов, возможно, тысячи товарищей, на другой – один. Арифметика. Говорят, Комаров действительно очень жестокий человек…
Решение принято.
Софья уколола дяде морфий:
- Яков Александрович, мне нужно с вами поговорить.
- Конечно, Софьюшка.
- У меня есть основания полагать, только учтите, я не знаю точно…
- Я понял. Слушаю.
- …основания полагать, что некий Романов – агент красных.
Все. Вот и все. Вылетело – не поймаешь.

***

Иван Григорьевич попросил разрешения поселить Антонину в комнате Софьи. И не знаешь ведь, чего от это девочки ждать… Улучив момент, обыскала тонины вещи – ничего, только рисунки в папке - тревожные, нервные.
Жаль девочку. Хрупкая очень. Не ко времени хрупкая. Вроде бы почти ровесницы, но Софья чувствует себя старше лет на десять.

***

Говорят, Ольга Михайловна найдена в лесу убитой. Вот и славно. И ничуть не жаль. Даже Софье. Однако, какой тихий городок, этот N-ск.
Наши бравые казаки, ничего не ведая, «случайно» сломали ногу тому самому Романову. По причине того, что он плохо влияет на Тонечку. После этого агитатора забрали в контрразведку.

***

Телеграмма. Ранен Деникин. На Слащевского страшно смотреть. Не-мед-лен-но в Курск!
Посылает телеграмму барону Врангелю.

***

Все подхватываются при каждом стуке, у мужчин наготове оружие. Слащевский, плохо скрывая нетерпение в ожидании ответа из Курска, меряет шагами комнату. Софья подходит, успокаивающе касается плеча – и вдруг дядя крепко прижимает ее к себе. Крепко, как утешитель, как защитник – ого, сила, скала! - и крепко, как будто цепляясь за нее, как за последний сохранившийся свет и смысл оттуда, из прошлого. Тепло и сочувствие, благодарность и боль. Десять секунд. Все.
- Ничего, Софьюшка, не тревожься, все будет хорошо.

***

По пути в местное варьете Софью внезапно накрыло странное, совершенно непривычное чувство защищенности. Яков Александрович верит ей и любит ее, он не даст Софью в обиду. Да пусть хоть полгорода, узнав Ефросинью, пишет доносы в контрразведку. Единственное по-настоящему плохое, что может случиться, это то, что ее возьмут под плотное наблюдение. Это, конечно, крайне нежелательно, само по себе, но еще не провал. Никто не потащит ее на допрос в контрразведку, просто не осмелится, учитывая статус и репутацию Слащевского. Это было…необычно. До сих пор Ефросинья привыкла полагаться только на себя. Только сейчас она поняла, в каком диком напряжении находится все эти сутки.
Варьете. Генерал Слащевский – левша – сидит справа от Софьи, положив у левого бедра парабеллум. Еда. Водка. Вино для дам. Музыка. Удивительно красивая танцовщица. Яков Александрович, наклонившись, шепотом на ухо: «Если что, Софьюшка, падайте влево».
Помня о кодовой фразе для возможного связного: «Мы с вами сегодня одинаково неловки», - Софья раз пять за вечер роняет разные мелочи под стол, не особенно, впрочем, ожидая результата. Время совсем не подходящее, да и Степан Степанович, вон, за соседним столиком сидит.
Столик генерала со свитой – островок, готовый отразить возможное нападение.
Артист читает грустнейшие монологи, полные яда и тоски по прошлой, благополучной для присутствующих здесь, жизни.
Приходит ответ от Врангеля: мол, генерал-майор Слащевский, в свете вашего пошатнувшего здоровья пожалуйте комендантом в тыловую Керчь. Слащевский, шипя сквозь зубы об идиотских интригах и соперничестве, отвечает телеграммой с просьбой послать его на фронт командовать ротой.
Разговор о союзниках. «Стервятники, Софьюшка? Но тогда, если продолжать вашу метафору, пируют они уже над трупом России?»
Ответ барона Врангеля на последнюю телеграмму: «Приезжайте на похороны Романовского – поговорим».
Внезапно за столик, на место отлучившегося Тищенко, присаживается знакомый человек – один из семьи Трифоновых, молодой симпатичный парень. Тищенко возвращается и завязывается нелепая ссора, они выходят вдвоем, но Тищенко возвращается уже через минуту и говорит, что все в порядке, он убил этого штатского. Как выясняется следом, в затылок, при спуске по ступенькам крыльца варьете. Софья шокирована, она не понимает, что происходит, ей жаль убитого. Да, Тищенко - верный и умный офицер, наверное, у него были на это серьезные причины, но вот так, просто…
Слащевский уходит обсудить с Комаровым, как замять это дикое дело.
Снова дома. Всем ясно, что нужно уезжать как можно скорее. Ближайший по времени способ добраться до Курска – поезд в три часа ночи. Ожидание. Тон разговоров накаляется. «Побеждают всегда те, кто сражается за будущее, а не за прошлое», - говорит Яков Александрович. Ефросинья внутри Софьи просыпается и одно мгновение с яростной, испытующей надеждой смотрит на ставшего дорогим ее сердцу человека: «Ну», - думает она, в первый раз эту самую надежду в себе обнаруживая, - «неужели ты можешь…можешь стать нашим товарищем?» «Дорогой мой, усталый, сильный, страшный, больной человек», - думает Софья. В тот вечер она, первый раз в жизни, написала стихи, искренние и неумелые, они звучали, скорее, как романс, но уж петь их Софья бы точно не осмелилась. Перечитав, она поняла, что это стихи для Якова Александровича, и быстро, пока не передумала, отдала ему листок:

До свидания, друг мой, прощай!
Время стерлось - и больше не лечит.
Белый снег укрывает нам плечи,
Как нежнейшая мамина шаль.

До свидания, друг мой, прости!
Расставанье всегда неизбежно.
Ничего не останется прежним,
Растеряв себя в долгом пути.

До свидания, друг мой, не верь,
Эту заповедь в сердце лелея.
Но не думай, что эта потеря
Оградит от дальнейших потерь.

До свидания, друг мой, решай!
Сквозь бессилие, боль и усталость -
Больше нам ничего не осталось,
Только этот отчаянный шаг.

До свидания, друг мой, живи!
Задыхаясь, любя, умирая!
Остается полшага до края -
И никто нас не будет ловить.

23.10.1919

***

Приезд в Курск. Похороны Романовского. Беседа Слащевского с Врангелем, после которой не помогла даже обычная доза морфия. Суд и разжалование Тищенко. Софья-Ефросинья передает скопившуюся информацию и получает указание – ждать разрешения ситуации.
На восьмой день пребывания в Курске во время их совместной прогулки в парке в Слащевского стреляли. В какой-то миг Ефросиния не то, чтобы увидела, но почувствовала опасность. На размышления времени не было. Она с силой оттолкнула Слащевского и попыталась закрыть собой. Грохнул выстрел. Острая боль прошила плечо, Софья упала. Стрелявший был один. Кулинин же, ответивший на выстрел, был слишком меток.
Они отбыли в Керчь в тот же день.
Ефросинья успела сообщить своим об отбытии и получить информацию о том, что стрелявший не был послан красными. Ей намекнули, что это мог быть кто-то из подчинённых барона Врангеля.
Керчь. Софья выздоравливает после ранения. Слащевский сходит с ума в этом болоте: растраты, хищения, дезертирство, тыловые крысы, балы и роскошества. Софья боится, что он вот-вот сорвется, и поэтому особенно заботлива.
С ней вышли на связь, и она получила приказ уничтожить Слащевского. В тылу он был не нужен в качестве источника информации. А в случае, если его положение изменится - станет слишком опасным врагом.
Ефросинья попросила дать ей немного времени: она была уверена, что есть шанс убедить Слащевского присоединиться к красным. Она достаточно слышала его слова, достаточно наблюдала разлад в его душе, чтобы иметь основания надеяться на это. А такие генералы, как Слащевский, были ох как нужны их общему делу.
Ей дали месяц.
Белые отступали по всем фронтам. Деникин сложил с себя полномочия главнокомандующего ВСЮР. Депеши и прошения Слащевского о возвращении его в действующую армию, тактические и стратегические предложения не получали удовлетворительного ответа. Только отписки.
Он злился, изредка приходил в неконтролируемое бешенство, пил и говорил. Говорил. Он не понимал, что делает здесь – в этой тмутаракани, в тылу, бездействующий, бесполезный, когда его место там, на острие контратаки, на передовой. Когда перед глазами вырисовывается крах. Крах всего. Белого движения, России, мира. Софья была рядом, заваривала чай, уговаривала поесть, делала уколы, выводила дышать свежим солёным воздухом. Не давала окончательно отчаяться.
Когда месяц, отведённый ей, подошёл к концу, Ефросинья попросила разрешения поговорить со Слащевским начистоту. Она не была окончательно уверена в его решении. Ей было страшно – и за себя, и за сына. Но ликвидировать его, не попытавшись, не рискнув, она просто уже не могла.
Она получила ответ – это было личное письмо от товарища Ульниса. Начиналось оно так:
«Евфросинья Исаевна, дорогой товарищ. Я полностью доверяю вам. Полностью доверяю вашему чутью. Посему разрешаю вам действовать по собственному усмотрению в зависимости от ситуации.
Я уверен, что вы понимаете, чем рискуете. Единственное, что я могу сказать вам – моё обещание относительно вашего сына остаётся в силе. В случае если от вас не будет известий, он будет усыновлён известной вам женщиной и её мужем. Я лично гарантирую ему и его семье безопасность…»
В конверт было вложено письмо генералу от настоящей Софьи, милое и трогательное, что, мол, они с дедушкой живы-здоровы и волнуются о любимом дяде.
В конце письма от Ульниса был приказ: в случае отказа, ликвидировать Слащевского любой ценой.
Ефросинья понимала необходимость этой меры – но сердце болело. Болело и не соглашалось. Да, Ефросинья была готова рискнуть жизнью, чтобы этого не случилось, но отлично понимала, что этого недостаточно.
Рождество они встречали вдвоём. Кулинин с Верзилиным отправились праздновать как-то по-своему, по-казацки. Так что у Якова Александровича с Софьей намечался прекрасный, уютный семейный вечер.


***

- Софьюшка, я приготовил вам подарки. Помните, я обещал вам, что в Санкт-Петербурге подарю вам новое платье, и мы вместе сходим в Оперу? Платья, к сожалению, пока нет (как и Петербурга), но вот отрезы тканей, вы выберите – и я закажу.
Яков Александрович протянул Софье два отреза – зеленый и розовый. Но, честно говоря, розовый она поначалу просто не заметила, ей было слишком приятно, что дядя помнит о ее пристрастии к зеленому. Только несколько минут спустя Софья-Ефросинья сообразила, что это внезапно может быть очередной проверкой – но было уже неважно.
- И еще один, как раньше… - и Яков Александрович протянул ей нарядную фарфоровую куклу.
Куклу!
Вся с трудом достигнутая сосредоточенность Ефросиньи рассыпалась на звенящие куски.
«Как раньше, до всего этого кошмара», - подумала Софья.
«У меня никогда не было настоящей, фабричной куклы. Мама мне, а потом и я сестрам, делала куколок из соломы и тряпицы…» - это было так ужасающе трогательно и нелепо, что у Софьи-Ефросиньи задрожали руки.
- Спасибо…спасибо вам, Яков Александрович!
- Ну, примемся за торт? Позвольте положить вам кусочек! – Слащевский был необычно весел.
Незначащий диалог. Ефросинье торт не лез в горло. «Пора. Хватит тянуть».
- Яков Александрович, у меня есть к вам одна нескромная просьба. Вы уже вручили мне чудесные подарки, но я прошу вас еще об одном…
- Я слушаю, Софьюшка.
- Подарите мне, пожалуйста, десять минут вашего времени. Десять минут, во время которых вы обещаете ничего не предпринимать и внимательно меня выслушать.
- Конечно, Софьюшка.
- Вы даже не засекли время…
- Ну, если вы настаиваете, вот, пожалуйста. Я слушаю вас.
Очень страшно. Отступать уже нельзя.
- Яков Александрович, за это время я много раз держала в руках вашу жизнь, минимум дважды в день, - пытаясь справиться с волнением, неловко пошутила Софья. – Будет только честным, если я сейчас вручу вам свою. Я - не та, за кого себя выдаю. Я не ваша племянница Софья Александровна Слащевская.
Господи, как резко изменилось его лицо. Как будто мгновенно покрылось льдом и отдвинулось далеко-далеко, куда-то за пределы этой комнаты.
Ефросинья кратко объяснила кто она и зачем она здесь.
- Софья жива, с ней все хорошо.
Генерал резко выдохнул, плечи его расслабились. «Господи, какая я дура эгоистичная», - подумала Ефросинья, - «с этого нужно было начинать».
- У меня тоже есть вам небольшой подарок на Рождество – письмо от вашей племянницы, - Ефросинья протянула листок.
- Так значит, мной заинтересовалось ЧК?
- Безусловно.
- Позвольте…как вас зовут?
- Ефросинья.
- Позвольте, Ефросинья, я прочту письмо.
- Конечно, Яков Александрович.
Он прочел и аккуратно положил рядом.
- Да, я действительно очень хотел поверить, - задумчиво, как будто сам себе, - протянул Слащевский. – И что же вы хотите от меня, Ефросинья?
Ефросинья не выдержала:
- Так что, Яков Александрович, этот обман перечеркивает все остальное? Все то настоящее, что было за эти полгода?
Слащевский, наконец-то, посмотрел на нее как на живого человека, а не некоего агента ЧК, в которого она внезапно превратилась, и спокойно ответил:
- Нет, Ефросинья, мое отношение лично к вам не изменилось. В конце концов, я обязан вам жизнью.
- Я рада этому, Яков Александрович.
Ефросинья передала Слащевскому предложение перейти на сторону красных.
«Не могу смотреть, как вы здесь умираете…»
- Все, Яков Александрович, я закончила, мои десять минут тоже подошли к концу. Вам решать.
Ефросинья откинулась в кресле. Она сделала, что смогла. Слащевский мучительно думал, разговаривал сам с собой, внезапно вскочил:
- Мне нужны ручка и бумага.
Нашел. Сел писать. Длинное письмо, на весь бесконечный белый лист, мелким красивым почерком. Ефросинья принципиально не смотрела, что он там пишет, старалась оставаться спокойной, ну хотя бы казаться, баюкала в ладонях кружку с чаем. «Что он пишет? Послание в контрразведку? Не верю, Яков Александрович на это не пойдет – он может пристрелить меня сам, но не отдать в чужие руки. Приказ о повешении? Что-то слишком длинно. Письмо для передачи Софье, намереваясь отпустить меня к своим? Вот это вероятно, да. Но тогда…мне придется его убить. Прощальное письмо своим соратникам? Предсмертную записку? Холера, когда он уже закончит это чертово послание?»
Карандаш дошел до края листа и замер.
- Ефросинья, скажите, а вы или те, кто вас послал, могут дать слово, что мне не придется сражаться в бою со своими друзьями, своими бывшими однополчанами?
Ефросинья развела руками:
- Яков Александрович, отставив пока в сторону прочее, а вы знаете, где они сейчас воюют, и где будут воевать завтра?
- Да. Действительно. Везде. Да что я торгуюсь, в самом деле? – Слащевский размашисто подписал письмо, оставив его лежать на столе, и резко поднялся. – Я готов идти с вами, Ефросинья.


 
« Предыдущая запись | Вернуться к записям | Следующая запись »

Madre
24 октября 2013  08:21


Приключенец

Хорошо то как! Зачиталась. smile.gif


Шамара
25 октября 2013  10:58
 

Приключенец

Спасибо. )



 
 

Приключенец


Регистрация:

30.08.2003

E-mail

Отправить

Приват

Отправить

WWW

Перейти

ICQ

Нет данных

Профиль

Перейти

Рейтинг

Рейтинг: 0   Голосов: 0
Список друзей пуст

март

пн вт ср чт пт сб вс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
[4] По поводу...
27.10.2017 22:19
Написал: Шамара
[2] Мой следу...
28.10.2015 13:03
Написал: Шамара
[2] Интересн�...
06.12.2013 23:03
Написал: Шамара
[5] Картинки ...
11.11.2013 11:21
Написал: Шамара
[2] Отчет по "...
25.10.2013 10:58
Написал: Шамара
[12] Новая вст...
28.11.2012 15:16
Написал: Madre
[19] Отчет о Ч�...
12.10.2012 16:55
Написал: Шамара

Счетчик