Cult Of The Possessed, Винсент Опции

[Винсент]

Начальный ростер:

Магистр (70), кинжал.
Одержимый Двармо (90), Клешня (50)
Одержимый Люциус «Краб», (90), Клешня (50)
Мутант Кенни (25), Черная Кровь (3), кинжал
Бистман Хаббард (45), кинжал, кинжал (2)
Бистман Грегор (45), кинжал, кинжал (2)
499 золотых, рейтинг 66

==============

… звякнуло металлическое кольцо, скрипнули петли. Кто-то громко выругался, хэкнул.
- Тяжжжелая, зарррраза…
- Да ты по-другому стань! Че ты раскорячился, как баба за сараем!
- Ай, иди ты... Сам попробуй!
Снова звякнуло кольцо, скрипнули половицы. На этот раз что-то сдвинулось, и в тонюсеньком лучике света, прорвавшемся в узкую щель, стали видны небольшие водопады пыли и песка, посыпавшиеся внутрь.
- Дававй-давай, тяни!
- Че стоишь? Готовь арбалет! Мало ли кто оттуда вылезет…
Щель стала больше, потом деревянный, плотно подогнанный люк и вовсе распахнулся, впустив на ступени узкой винтовой лестницы, уходящей куда-то вниз, мечущийся свет факелов. В люк сначала заглянул кончик арбалетного болта, и лишь затем – лохматое, окаймленное густой бородой лицо. Рядом с ним затем возникло второе, намного моложе, все в оспинах. Короткие рыжие волосы топорщились ежиком.
- Ну че там? Есть че?
Из-за плеч первых двух выглянул еще один человек, крупный, высокий, с жирным, оплывшим лицом.
Его грубо отпихнули.
- Не лезь ты. Зови лучше… - говорящий отошел от открытого люка и скрылся из вида. Рыжий продолжал, подслеповато щурясь, всматриваться в виток лестницы. Потом его позвали, и он тоже отошел куда-то в сторону.
Некоторое время было тихо, потом послышались быстрые, тяжелые шаги. Открытый люк заслонила высокая худощавая тень, затем на ступеньки быстрым шагом спустился человек, в одной руке держащий факел, в другой – простой прямой меч. Не сказав ни слова, он начал спускаться.
Когда отблески его факела скрылись за поворотами лестницы, в проеме появился рыжий и попытался пролезть следом, но получил от кого-то мощную оплеуху и поспешно выбрался наружу.
- Он же сказал, чтоб не ходили за ним. Че ты лезешь?
- да я..
Голоса снова затихли, как будто рыжего выволокли наружу.
Довольно долгое время, может несколько часов, ничего не происходило, только пару раз кто-то наверху подходил и как будто прислушивался.
Затем на лестнице раздалось металлической скрежетание и позвякивание, а чуть позже послышались шаги. Неравномерные, шаркающие. Потом из темноты на освещенные тусклым дневным светом ступеньки, вышел человек. Тот самый, который до этого уверенным шагом спустился вниз. Он брел, медленно переставляя ноги, опираясь то и дело плечом о стену. Одна рука, все еще сжимавшая меч слабеющими окровавленными пальцами, висела плетью. Второй он прижимал к груди какую-то книгу. Лицо крест-накрест пересекали две глубокие раны, заливавшие глаза и одежду кровью, все еще сочащейся из-под едва образовавшееся корки.
- Эй! Давай сюда, живее!!! – заорал кто-то снаружи.
Человек перешагнул последнюю ступеньку и рухнул на колени на дощатый пол.
Кто-то, судя по грузным шагам – толстяк, вбежал внутрь.
- Ах ты ж чтоб тебя.. Да как же это.. – запричитал он, снова выбегая наружу.
Опять быстрые шаги, несколько человек подхватили вышедшего с лестницы и куда-то попытались оттащить.
- Стойте, - едва слышно посипел он. – Книга…
- Что? Какая.. Вам к лекарю надо срочно!
- КНИГА! Читай! Прислоните меня к косяку и читайте.
- Но ваши раны..
- ЧИТАЙ! – похоже на рык дикого зверя. Это подействовало. Что-то тяжелое опустили на пол, затем заскрипела кожа обложки. Кто-то прокашлялся.
- Дыыы.. Дыыын
- Дай сюда, бестолочь, - это уже, похоже, бородатый. – Не умеешь читать – не берись. Здесь написано «День седьмой. Вóроны все ближе. Они смеются…


* * *


День седьмой
Вóроны все ближе. Они смеются и не собираются улетать. В последний раз я видел их еще в Талабхейме. Тогда они кружили над горящим дворцом Криглитцев, наслаждаясь витавшим в воздухе запахом крови. Падальщики. Они сожрали все, что я создал, и теперь пришли за мной. Не выйдет. Днем с холма я видел дым над лагерями, разбитыми вокруг Мордхейма, а это значит, что утром я уже буду внутри его гостеприимных стен. Там они меня не достанут. Ни они, ни кто-то другой. Я начну все с начала, и в этот раз не допущу ошибок. Я убью их, если они снова придут. Всех, до одного. Всех, до последнего. И когда не останется никого – останусь я. И никто не сможет мне помешать.

День восьмой.
Город принял меня, сомкнул надо мной темную воду своего затянутого тучами неба. После чистой роскоши талабхеймских дворцов он кажется мне илистым дном лесного озера, густым и вязким. Здесь даже день больше похож на вечерние сумерки, липкие и холодные, а тени в углах намекают на что-то гораздо более неприятное, чем кинжал в спину.
Я слышал про культ, обосновавшийся в самом сердце города. Возможно, мне удастся влиться в его ряды и затаиться на то время, пока уляжется суматоха вокруг семейства Криглитцев. Не исключено, что я также смогу использовать культ в своих целях.
Позже
Я окунулся в этот город с головой, достиг его дна. Дыра в полу и сырой подвал стали моим домом. Ночные шорохи и крики – моими собеседниками. Крысы и черви – моими слушателями. Но скоро все изменится.
Позже
Я слышу.. Я слышу, как хлопают их крылья, как они ловят клювами ночной ветер, как они роняют перья, и как эти перья падают на крыши, на улицы, молотят по черепице, по булыжникам, скачут по водостокам черной волной, омывают улицы, но они не видят, не видят, не видят, не видят меня…

День девятый
Яма, как здесь называют кратер, куда упала комета – это сердце города. Черное, небьющееся сердце, без которого города бы просто не было. Я чувствую его присутствие… Как будто кто-то смотрит тебе в спину, но если обернуться – позади будет пусто. Странное место. С одной стороны – чистые силы Хаоса в имперском городе. С другой – здесь до сих пор нет толп фанатичных жрецов, бубнящих себе под нос молитвы, и орд безумных последователей, готовых вбить Гвоздь Покаяния в лоб каждому, кто косо на них посмотрит.
Позже
Существо, с которым мне удалось наладить контакт, сложно назвать человеком, настолько оно подверглось мутациям, но с его помощью мне удалось связаться с представителями культа. Жирный сопляк, гордо называвший себя Магистром, снизошел до беседы со мной. Он был до смешного самоуверен и не менее самовлюблен. Стать за время беседы его лучшим другом и убедить в своей лояльности Культу не составило ни малейшего труда. Он поручился за меня перед магистрами более высокого ранга, с таким жаром доказывая мою полезность для их организации, что бутафорский ритуал посвящения просто пропустили. Мне выдали одежды и сказали ждать до завтра.
Толстяка (смешно, но я даже не запомнил его имя) я расспросил о культе подробнее. Если отбросить его восторженные всхлипы и оды служению силам Хаоса, останется довольно занятная суть.
Структура культа проста и незатейлива: у каждого магистра в подчинении находится несколько человек и, иногда, зверолюды. Вместе они образуют ячейку, из которых и состоит, по сути, культ. Наиболее опытные магистры образуют Магистрат, который принимает основные решения касательно деятельности культа. Я более чем уверен, что они – всего лишь марионетки, но кто, или что стоит выше – пока что не знаю. Тот, кто направляет культ, имеет силу несоизмеримо большую, чем самые уважаемые из магистров, но он себя никак не проявляет. Возможно, это тот самый Повелитель теней, о котором ходит столько слухов. Я много думал о природе кометы и Камня, но так и не пришел к однозначному ответу на вопрос, чьих это рук дело. На игры Четверки не похоже: слишком мелкий масштаб для Бога Крови, и слишком прямолинейно и грубо для остальных трех. Но случайно такие события в любом случае не происходят.
Возвращаясь к структуре культа, я заметил одну интересную особенность. Вместе с магистром, помимо обычных рядовых братьев, мутантов и зверолюдов, постоянно находятся те, кого все называют Одержимыми, и от которых, по сути, и пошло название культа. Эти существа давно потеряли человеческий облик из-за мутаций, но что-то удерживает их от того, чтобы превратиться в Сгусток Хаоса. Большинству хватает и одной дозы радиации Кратера. Эти же могут находиться за гребнем весьма долгое время. Остальные члены культа считают, что Одержимые особо отмечены Повелителем теней, что в них вселился демон. Похоже, с настоящими демонами они не имели дела никогда, и не знают, что в нашем мире демоны с трудом могут прожить несколько часов без особой подпитки. Тем не менее, их вера помогает им сражаться, а это уже немало.
Каждая ячейка периодически совершает вылазки в город, собирая осколки упавшей кометы. Зачем им эти мелкие куски, если в самом кратере, по идее, должно находиться основное тело кометы, я не знаю. Возможно то, что находится в Яме, слишком велико и обладает слишком большой мощью для использования в качестве усилителя магии. А мелкие куски вполне подходят на роль катализаторов. Сути это не меняет – ячейки послушно, как муравьи, приносят осколки, и количество принесенных камней является, по сути, основным мерилом положения Магистра в культе.
Когда я спросил насчет целей культа, то в ответ услышал множество восхвалений Повелителя Теней и ни одной конкретной фразы. Похоже, что культ – искусственно созданная организация, служащая для достижения какой-то одной определенной цели. Когда эта цель будет достигнута, культ станет не нужен и будет, скорее всего, уничтожен. Но кто или что поставило перед собой цель такого масштаба?
Позже
Они снова кружат над городом, я слышу их хриплое карканье и клекот. Они недовольны. Они ищут меня, я знаю, но нет, нет-нет-нет-нет, им меня не найти. Теперь у меня есть маска, у меня теперь другое лицо и другое имя, им меня не найти…

День десятый
Во сне они почти достали меня. Когда я проснулся, то ощущал на лице касание их крыльев, слышал их каркающий смех. Они пытались выклевать мне глаза. Надо торопиться.
Позже
Я примерил одежду. Усиленная металлическими бляхами роба и колпак. Когда я одел его, он впился мне в лицо, обхватил голову так, как будто хотел врасти в меня, стать частью меня. Он кричал и хохотал у меня в голове, и мне кажется, что проноси я его несколько дней – снять бы уже не смог. Да и не захотел бы. Он стал бы частью меня, моим лицом. Поэтому я изготовил себе из кожи маску, и колпак впился в нее, не в силах добраться до меня. Но кричать и хохотать не перестал, хотя иногда его вопли сменялись тихим, едва слышным шепотом.
Моя ячейка – два Одержимых, два зверолюда и мутант. Теперь я тоже – магистр. И сегодня я поведу их в путь, в конце которого, если они пройдут его вместе со мной, их ждет то, что не снилось даже Магистрату. Я поставлю этот город на колени. Я построю на его костях заново все то, что потерял в Талабхейме. И после этого вернусь, во славу Принца Тьмы!
Позже
Хлопайте, хлопайте крыльями. Кружите. Смотрите на меня. Вот он, я, прямо под вами. Смотрите мне прямо в глаза, зрачок в зрачок! Это я! Но это не я! На мне маска! Я не он, а он не я! Вы смотрите на меня, но не видите меня. Вы видите другого! Прочь, прочь, прочь! Теперь я смеюсь над вами!!!


Сообщение отредактировал Винсент - Вторник, 7-oe Декабря 2010, 20:27

[Винсент]

День одиннадцатый
Первый же выход в город дал интересные результаты и подтвердил мои мысли по поводу марионеточности культа. В квартале, который я выбрал своей целью, другая ячейка уже обшаривала здания, когда по одной из улиц пришли зверолюды. Не знаю, были ли они частью другой ячейки, набранной целиком из этих существ, или же это пришельцы из окружающих лесов. Они сцепились над найденными осколками, как коршуны, не замечая ничего вокруг. К тому моменту, как я подобрался ближе, зверолюды уже отступили, унося раненых. Похоже, что они решили не тратить пока силы впустую. И когда оставшиеся в здании культисты уселись подсчитывать отвоеванные камни, появился я. Не то чтобы это было Явлением или полноценным спектаклем, вроде того, с каким я появился на приеме у графини Криглитц, но некоторой помпой и пафосом, не удержавшись, его обставил. Немного иллюзий, заклинание полета – и вот уже перед ними сам Хранитель Секретов собственной персоной, шепчущий о бесконечной власти и исполнении всех самых сокровенных желаний.
Они просто сбежали, побросав почти все найденное. Сбежали, как я и рассчитывал. Кстати, лишний раз подтвердив распускаемые о них другими отрядами не самые лестные слухи. Мне не было особого смысла с ними драться, в конце-концов, позже они могут стать моими союзниками или помощниками. Хотя скорость, с которой они сбежали, заставляет задуматься о том, по какому принципу Культ набирает новичков в свои ряды.
Позже
Интересное наблюдение. Во время стычки я ощутил колебания земли. Насколько я знаю, действующих вулканов на территории Империи нет и в помине. Возможно, это был кратер, но тогда кто или что там ворочается?
Позже
Сейчас глубокая ночь. Во сне я опять слышал, как они кружат над руинами, как воют, смеются и каркают. Я знаю, откуда они прилетели, и почему так блестят их глаза. Я знаю, какую форму в итоге примет их кружащаяся стая. Я знаю, чье это будет лицо и чей взгляд. И я знаю, что, даже глядя прямо мне в глаза – он не будет видеть меня, потому что я сейчас – не он.
Позже
Мне удалось заснуть. Их не было видно, но я слышал их голоса, их пронзительные крики, удары их клювов о замерзшие булыжники мостовой. Они сидели в развалинах.. под остатками крыш, на покрытых снежной пылью балках, на остатках висельных столбов и телах мертвых. Они выжидают.

[Винсент]

День двенадцатый
Ночь была ужасной. В моих снах пылали костры инквизиции, а хохочущие тамплиеры в окровавленных одеждах подбрасывали вязанку за вязанкой. Огонь пожирал дрова, как тающий лед, за мгновение они превращались в пепел. Огонь пожирал мою плоть, вылизывая мясо, кожу и сухожилия до самых костей, а палачи все подбрасывали и подбрасывали поленья, пока языки пламени не поднялись так высоко, что я уже не мог видеть никого из них. Зато я видел человека на соседнем костре. Он не был привязан, и, в отличие от меня, не корчился в огне. Он просто стоял у столба, опустив руки, и смотрел мне прямо в глаза своими серыми холодными глазами. А потом поднял руку и поманил меня. Мне кажется, я его где-то видел. Черты его лица… Глаза… Я не могу вспомнить…
Позже
Улицу перебежала тощая, плешивая собака, черная, как ночь. Я вспомнил второй сон. В нем не было огней, но от воспоминаний о нем мне стало не по себе. Я был на троне, на холме или кургане. Каменный трон из древних, высеченных еще до рождения Принца Тьмы плит. Вокруг была глухая ночь, и там, внизу, у подножия кургана снова был этот же человек. Я видел его четко, как будто он стоял рядом. У его ног клубилось что-то темное, настолько темное, что выделялось даже на фоне ночной мглы. А когда он улыбнулся и махнул рукой в мою сторону, оказалось, что это целая свора черных псов с горящими черными глазами и крыльями воронов. Они молча метнулись ко мне, вверх по склону холма, и я не мог разглядеть – летели они или бежали. Они мчались ко мне со всех сторон, и казалось, что весь курган погружается в черную морскую пучину. А когда я хотел встать, чтобы принять бой – трон вцепился в меня каменными пальцами, вжал меня в себя и начал сжиматься сам, как будто хотел меня проглотить. Я не знаю, что это значит, но впервые за все мое служение Господину мне снился такой сон.
Позже
Мне стало известно, что еще одна ячейка потерпела поражение в бою с коротышками. Сопляки… Если культ набирает в свои ряды всех подряд и до сих пор существует – значит, это кому-то очень и очень выгодно. Кому-то, кто может сдерживать даже сигмарских псов, иначе весь этот город уже давно превратился бы в пепелище.

[Винсент]

Позже
Немного лести в нужный момент, немного намеков, немного раскрытой в нужное время нужному человеку информации – и вот один из членов Магистрата уже благоволит мне, как если бы я был одним из его учеников. Воистину, умение находить слабые места людей иногда куда опаснее и эффективнее любого колдовства. Лангольфье (у всех, сидящих в креслах Магистрата, есть только имя. Я подозреваю, что оно вымышленное, а некоторые личности своего настоящего уже и не помнят.), так зовут моего «покровителя», считает меня подающим надежды, видит во мне своего преемника. То есть пока что еще не видит, но ждать осталось недолго. Старый глупец. До чего же это все напоминает мне зажравшееся тилеанское жречество… Кстати, какая ирония судьбы. Точно так же там получали пост и сан молодые карьеристы, умевшие говорить то, что хотели слышать седобородые, впавшие в маразм служители придуманного ими же самими бога. Ооо, воистину, лишь силой рыцарских орденов да страхом простых солдат перед Инквизицией держится до сих пор Империя. Ее вера гниет изнутри, снаружи демонстрируя всем свежую кожуру храмов и церквей, аромат ладана на торжествах и сочный цвет щек очередного вещающего для толпы черни святого отца. Но если вскрыть этот плод, взрезать его, или просто уронить на землю и наступить – то тонкая прослойка мякоти из верующих имперцев лопнет, как мыльный пузырь, расползется, обнажив гниющие, покрытые плесенью внутренности, возгордившихся святош, которые должны нести в массы свет своего божества, а вместо этого несут в свои сундуки свет золотых имперских крон. Бургомистры, ландграфы, бароны и князьки, способные объединится лишь в минуту самой крайней опасности, а остальное время проводящие в склоках друг с другом за лишнюю сотню монет, которые в итоге будут потрачены не на нужды простого народа, как они гордо заявляют в день своего избрания на должности, а в толстые кошели, и в итоге – на шлюх, молоденькх мальчиков, вино, дорогие безделушки и драгоценности для своих разжиревших женушек. А после этого они пойдут на исповедь к таким же, как они, алчным прожигателям жизни, и выйдут обратно в твердой уверенности, что полностью очистились от своих грехов. Corruptio optimi pessima… Совращение охватило всех… Определенно, это мой самый любимый тип людей. Обладая огромной властью над другими, они практически не властны над собой, они поддаются влиянию, как верно выдрессированные крысы, хотя упорно продолжают считать, что действуют самостоятельно. И лишь когда очередной тамплиер с вышитой на вапенроке двухвостой кометой поднесет к их ногам факел, спустив с цепи всеочищающих огненных псов, лишь тогда они наткнутся взглядом на мой взгляд, на мою улыбку, и поймут, что все это время плясали под мою дудку. Но понимание это коснется их умов слишком, слишком поздно. Касание огня будет первым. Нульн, Талабхейм, Бехафен, Карробург, Касл Шлосс, Бергсбург и еще десятки более мелких городов и поселений. Я вспоминаю их костры, и воспоминания эти греют мне сердце.
Вся Империя – это одна большая, гниющая с сердцевины ягода. Плод, который висит на ветке, изъеденный шершнями и мухами. Плод, который ждет одного точного и сильного удара, чтобы превратиться в отвратительные ошметки. И хотя удары по нему уже были, и не единожды, но всякий раз его спасала та самая мякоть из рядовых имперцев, которые своими жизнями платили за сохранность гниющего сердца. Но я не буду размахивать палкой. Это удел Бога Крови, его стезя и путь. И ждать, пока он сам сгниет и упадет с ветки, как это делает Отец Чумы, я тоже не буду. Мой Господин дает мне возможность наносить удары изнутри, точные и глубокие, как уколы стилетом. И за это я ему благодарен, за это служу ему всем, что я имею и всем, что я есть. Я уверен, что его зов привел меня сюда, в этот город. Это место проклято для всех, но имеет большое значение для Него. Я, кажется, догадываюсь, почему.
Я не зря добивался покровительства одного из членов Магистрата. Сегодня с помощью старого самовлюбленного Лангольфье я проникну в библиотеку Культа.
Позже
Посещение библиотеки не столько раскрыло мне тайны Культа, сколько породило еще больше вопросов.
Основное хранилище находится глубоко под землей. Настолько глубоко, что я не удивлюсь, если его потолком является дно кратера. А может, там и до кратера еще толща земли. Кем и когда оно создано – я не могу даже предположить. В целом архитектура напоминает древние усыпальницы гномов Карак Азгала – те же высокие, с десяток ярдов, потолки, монументальные колонны, гладко вытесанные плиты пола и практически полное отсутствие каких либо украшений. Но разве гномы станут высекать на своих творениях символы трех из Четверки? И, возможно, моего Господина тогда еще даже не существовало, раз его символа там нет? Длинные каменные полки, уходящие рядами в бесконечность, которая начинается как раз там, где заканчивается освещаемое фонарем пространство. И книги. Десятки. Тысячи. Сотни тысяч книг, свитков, манускриптов, стопок бумаг и пергаментов. Я не знаю ни одной библиотеки Старого Света, в которой есть хотя бы сотая часть того, что похоронено под кратером. Отдельно стоит несколько рядов с относительно новыми по виду книгами. Во всяком случае, они выглядят так, как будто хранились и оберегались долгие годы, а не валялись в пыльных шкафах. Может, напрасно там, наверху, на руинах Великой Библиотеки Мордхейма глупцы пытаются найти осколки знаний? Хотя бы клочок пергамента? Может, вовсе не падение кометы разрушило библиотеку, спалив ее до тла? Daemonicon, написанный самим Казимиром Падшим в процессе его перехода в демоническое состояние, единственная уцелевшая копия которого, по слухам, была заперта глубоко в подвалах Библиотеки и запечатана печатями с буквой S, лежала на одной из полок, в одном ряду с другими, не менее занятными экземплярами: Formicarius Нидера Червоуста, собрание описаний ритуалов Festum Maledicum Йоханнеса Альтдорфского, Legenda Aurea Якова Ворагинского, описывающая житии и деяния почти всех известных на тот момент и разыскиваемых по всему Старому Свету еретиков. Тут были все 18 посланий Вацлава Хаосита к вернеритам и полное собрание сочинений Грегора Видящего, считавшееся сожженным вместе с автором у стен Альтдорфа. Особняком, однако, на гранитном постаменте лежала Materia Prima, та самая, выдержки из которой позже превратились в Liber Chaotica и Liber Malefic. Книга, описывающая измерения демонов и их самих. Книга, которую простой смертный не сможет даже взять в руки, не сойдя с ума и не утратив человеческий облик. Книга, даже не входящая в список еретических произведений, изданный и постоянно обновляемый Верховным Теогонистом, ввиду принципиальной невозможности ее существования. Хотя, как говорится, haeresis est maxima, opera daemonum non credere.
Все, что когда либо создавалось на просторах Старого и Нового Света и шло вразрез с официальной позицией церкви – было кропотливо собранно здесь, глубоко под землей, либо в оригиналах, либо в тщательно сделанных копиях.
Как и почему эти книги попали именно сюда – для меня остается загадкой еще большей, чем суть находящегося в кратере демона (а в том, что природа этого явления, демоническая, я теперь твердо уверен). Тем не менее, факт остается фактом – величайшее собрание сведений за всю историю борьбы человечества и демонов собрано здесь, под покрытыми кровью, пеплом и грязью улицами Мордхейма, Города Проклятых…

[Винсент]

День тринадцатый
Сегодня утром в мое распоряжение отдали еще одного подручного – мутанта с режущим слух именем Антонио. Бедолага раньше был одним из отряда тилеанских наемников, не так давно вернувшихся на родину после гибели их капитана, которого все звали Красным Дьяволом. Во время одной из стычек, наш Антонио решил припрятать для себя небольшой кусочек камня, но получил от Дьявола мечем по руке. Кровь попала на камень, и вот результат – из нормальной руки бывшего тилеанского наемника растет то ли клешня, то ли гигантский коготь. Удивляюсь, как его собственные товарищи на месте не зарезали. Наверное, с перепугу разбежались. Антонио долго бродил руинам, пока его не подобрал магистр Дарио Тихий, бывший священник Сигмара, спрятавшийся в Городе после того, как обнаружил у себя странные гнойники в паховой области. Обнаружил, к его ужасу, при других братьях-священниках, которые тут же разбежались с воплями о Черной Смерти и пришествии легионов Отца Заразы. Чтобы не гореть на костре, он удрал сюда, в Мордхейм, где быстро нашел свое место в Культе. Судя по тому, что он до сих пор не превратился в выплевывающее свои легкие чудовище, его болезнь – следствие не столько развлечений дедушки Нургла, сколько неосмотрительность при посещении очередной прихожанки. Он постоянно бродит по городу в поисках бездомных, никому не нужных изгоев, приводит их в Культ и делает из них более-менее сносных бойцов. Наверное, таким образом, он пытается искупить свои грехи. Теперь вот, подсунул нам Антонио. Посмотрим, на что он способен.
Позже
Встреча с лидерами отряда зверолюдов прошла даже лучше, чем я ожидал. Не пришлось прибегать ни к магии, ни к угрозам. Разве что немного лести в адрес ихнего вождя, которого они зовут коротко – Чиф. Немного лести, кошелек с монетами – и в моем распоряжении тяжелая кавалерия и пехота Драквальдского леса. Все-таки общие цели сближают даже таких разных существ, как мы с ними.
Во время переговоров говорил в основном Чиф, но он то и дело оглядывался на стоящего рядом шамана. Шаман вел себя весьма странно. Он то и дело двигал ушами и высовывал язык. Потом сказал, что это убирает мимические морщины, и начал скалить зубы. Мне кажется, что у него не все дома. Чифу кажется, что шаман просто выше по развитию, чем все они, да и мы, вместе взятые. Шаману кажется, что он слышит голоса. Но выбора у меня не было.
Позже
В кварталы торговцев меня и моих новых союзников привели слухи о странном существе, собирающем осколки. Такое поведение говорит об определенной степени разумности, а разумное существо, в одиночку выжившее среди руин, может оказаться весьма сильным союзником. Все шло хорошо, пока в дело не вмешались вездесущие крысы. Они забрались на верхние этажи, и забрасывали нас оттуда камнями из пращей, заставляя минотавра реветь в бессильной злобе, а гончих захлебываться лаем. Я попытался ухватить один осколок из-под самого носа двух мохнатых уродцев, использовав одно вычитанное давно заклинание полета, но не успел отойти обратно. Они набросились на меня, как бешеные, и под градом их ударов я потерял сознание. Вроде бы один из горов-союзников спас меня, выбив прогнившую перегородку и обрушив тем самым вниз часть досок, на которых я лежал. Если бы не он, крысы могли бы запросто прирезать меня, как свинью. Определенно, чтобы я не приобрел в результате событий в Талабхейме, в одном я сильно потерял – в умении сражаться в ближнем бою. Месяцы, проведенные в роскоши дворцов и вилл, ослабили мою реакцию и внимание. Держать нож или меч я не разучился, но эти твари оказались быстрее меня. Что ж, я выжил, и извлеку из этого урок.
Дальше, насколько я понял сбивчивые рассказы мутантов, был не бой, а цирк. Крысы заняли верхний этаж второго здания, и стоящие внизу зверолюды попали под перекрестный огонь. После того, как одной из гончих перебили лапу, спасший меня гор чуть не погиб в колдовском огне, выпущенном эшинским колдуном, а вождь чуть не остался без глаза, зверолюды приняли решение отступить. Я не виню их за это и считаю нашу сделку честно выполненной – в конце-концов, они были готовы сражаться с противником, втаптывать его в землю, но не тогда, когда он сидит, как кукушка, вне досягаемости клинков и молотов, и осыпает тебя градом каменных пуль. Немного погодя, отступила и моя ячейка. Подобраться к крысам они так и не смогли, а выходить на расстрел было бы просто глупо.
Зато себя проявил Антонио. Он благополучно взобрался на третий этаж одного из домов, нашел там небольшой осколок камня, и прямо там, у стены, уселся на задницу, любуясь находкой. Надеюсь, в будущих боях он не наткнется на вязанку бус или зеркальце, и не начнет с ними возиться, пока остальные будут делать грязную работу. Не зря говорят, что тилеанцы рождаются или ужасными убийцами, или ужасными лентяями.
Позже
Впрочем, найденных осколков вполне хватило, чтобы удовлетворить Магистрат. В награду, а быть может – в насмешку, что более вероятно, они отдали под мое командование крайне странную личность. Аль Хазред – житель Арабии, насколько я понял со слов Дарио. Что он тут делает, как он вообще сюда попал, каким ветром его занесло в Город Проклятых – известно, наверное, только Четверке. Про себя он ничего не рассказывает, на вопросы не отвечает. Он вообще ни с кем не разговаривает, кроме себя самого. То и дело он начинает над чем-то смеяться, неразборчиво спрашивать себя о чем-то и самому себе отвечать. Периодически в его словах прорываются знакомые мне фразы на одном из древних языков, но я не могу вспомнить, откуда их знаю, и что они обозначают. Когда он начинает смеяться, меня пробирает дрожь. Я слышал, как смеются демоны моего Господина. Доводилось слышать и смех порождений Кровавого Бога. Смех Абдуллы лишь немногим менее жуткий. Особенно если учесть, что половину его лица закрывает маска, сделанная из лица другого человека. А глаза… я и то не могу долго выдерживать его взгляд, потому что он смотрит на тебя, но не видит тебя, он заглядывает куда-то вглубь, причем не в душу, а куда-то… наверное, если этот мир не единственный, и в других мирах есть отражения или частички нашего внутреннего я – то он смотрит прямиком в самые темные и глубокие измерения. Я не удивлюсь, если он видит постоянно танцующих и извивающихся демонов, которые, как за окном, толпятся у грани этой реальности, ища только повода, малейшей трещинки, чтобы ринуться внутрь, в этот мир. Возможно, он даже трещинки эти видит, но никогда никому об этом не скажет.
Позже
Узнал, что сегодня убили Зорга. Этот магистр пришел в Культ примерно в одно время со мной, но у него, по слухам, что-то не заладилось с его ячейкой. У простых людей это называется «Не сошлись характерами», и я не удивлюсь, если окажется, что его смерть вовсе не была случайной. Надо разузнать побольше, поскольку если члены его ячейки тут не при чем, то мне стоит быть немного осмотрительнее.
Позже
Мне снова снился этот человек. В это раз он стоял на холме и чего-то ждал. А у его ног вились и толкались огромные черные псы с крыльями воронов. Они лизали его руки, слушались каждого его жеста. А когда он в итоге увидел меня и поднял руку в мою сторону, они медленной трусцой стали спускаться по склону, и там, где их лапы оставляли след, появлялся огонь, как будто каждый их след, каждое касание земли, сжигало ее, заставляло гореть и плавиться. Кто он? Я определенно его знаю, но не могу вспомнить.
Из сна меня вырвало бормотание Абдуллы.
«Ты, друг и спутник ночи, ты, кто наслаждается лаем собак и пролитой кровью…» он бормотал эти слова на древнем кхемрийском наречии, и я с трудом разбирал их, но в том, что это фразы из давно утерянной и исчезнувшей книги Necronomicarium, я уверен. В свое время мне попадались отрывки из нее, переведенные на разные языки, но все они грешили неточностями, а порой и вовсе разительно отличались друг от друга. Интересно, откуда он знает эту книгу. Похоже, арабиец не так прост, как кажется, и вовсе не так безумен, как выглядит.
Позже
Теперь меня разбудил его смех. Странно, но сегодня во снах не прилетали Они. Я даже не слышал ни хлопанья крыльев, ни смеха, ни шороха ветра. Я не думаю, что они улетели насовсем, но пока что их нет, и это факт. Возможно, их отпугивает бормотание аль Хазреда? Если так, то пусть бормочет, пусть смеется, я не против. Совершенно не против…

[Винсент]

День четырнадцатый
Однако, в маленьком Культе кипят большие страсти, воистину достойные самого Альтдорфа! Даже будучи по своей сути весьма фиктивной организацией, сродни Альтдорфского Географического Общества, в кулуарах которого тайно проходят встречи также далекие от географии, как тролль от царственного семейства Криглитцев, Культ проявляет множество признаков солидного и устоявшегося общества. В частности, безудержную жажду власти и желание подставить соседа по креслу, утопить его, и, наступив на почти скрывшуюся в трясине лысину, шагнуть вперед, заняв его место и устремив взгляд в светлое будущее, к абстрактным благам высшей власти, якобы ждущим на вершине карьеры магистра. Боюсь, я недооценивал этот балаган шутов и уродцев, считая их ограниченными и малоподходящими для моих планов. Некоторые из этих карьеристов могут оказаться по меньшей мере полезными… До поры до времени.
Например, ячейка с пафосным названием «Мародеры Хаоса». Насколько я понял из ходящих по Культу слухов, они весьма ловко чуть не избавились от своих коллег из «Мертвой Головы», которые, к слову сказать, умудрились перетянуть на свою сторону целый отряд рейкландцев. В сражении с зеленокожими варварами Мародеры просто заранее пообщались с орками, и в итоге весь бой с усмешкой наблюдали со стороны за тем, как клыкастые обезьяны ровняли с землей и недоумевающую Мертвую Голову, и отчаянно ругавшихся рейкландцев, которые вопреки обещаниям не только не получили трофеев, но наоборот – пострадали едва ли не сильнее самих культистов, втянувших их в эту авантюру. Воистину, примеры подобного коварства я в последний раз наблюдал во время попыток очистить стольный град Талабхейм от раскинувшей в нем паутину гильдии наемных убийц. Тогда ряд знатных фамилий, вынужденных вопреки своим финансовым интересам участвовать в этой войне, не раз и не два слегка придерживал своих людей, буквально на несколько минут, достаточных для того, чтобы по пришествии на место обнаружить лишь мертвые тела более ретивых в деле очистки города конкурентов. А молодой, но амбициозный граф Шварценблут даже смог переиграть старого упертого Риттербурга, загнав того в ловушку, окончившуюся для старика петлей на главной площади. Он похитил одного из членов городского Совета, спрятал его в катакомбах, и сам же возглавил поиски. А через доверенное лицо подбросил Риттербургу информацию о том, где держится несчастный. Думаю, нет нужды говорить, что примчавшийся в указанное место Риттербург обнаружил мертвое тело, а спустя считанные мгновения сюда же явилась поисковая группа, заставшая «убийцу над еще не остывшим трупом». Впрочем, к тому моменту, когда я покидал город, Отто Шварценблут, подававший такие большие надежды, уже был лишь горсткой пепла у основания деревянного столба. Как я узнал позже, во время зачистки он был пойман одним из первых, причем в объятиях своей возлюбленной, девицы Кальтенбруст, имевшей на него свои собственные, далеко идущие планы. Ирония судьбы, конечно, но амбиции обоих были жестоко и, в какой-то степени, цинично прерваны раздосадованными святыми отцами, которые в другое время могли с тем же усердием обвенчать молодых в храме. Вот уж воистину – im Tod zusammen.
Так или иначе, но некоторых магистров определенно не стоит сбрасывать со счетов. Коварство одного, жажда мести другого – это все может быть замечательными стимулами при грамотном обращении.
Позже
Зверолюды проявили редкостное рвение к сотрудничеству. Эти дети лесов, простые и неистовые по своей природе, чужды скользкого коварства цивилизации, и, пожалуй, являются для меня идеальными союзниками. Наш с ними договор, подкрепленный золотом, продлен, о чем мне величаво и снисходительно сообщил в приватной беседе шаман, дожевывая последний в этом году листик чертополоха. Признаться честно, я был слегка потрясен тем фактом, что он довольно близко знал Пендрагона Подагренника, профессора кафедры естествознания Альтдорфского университета, у которого, в свое время, я проходил обучение ряду дисциплин. Умнейший, надо сказать, был человек. Воистину светило науки. Было бы небезынтересно узнать, где он преподает сейчас, возможно, даже нанести визит, когда все закончится.
Позже
Мы вышли незадолго до сумерек, решив осмотреть область вокруг старого амфитеатра. После падения кометы этот район изрядно пострадал, хотя стены самого колизея, возвышавшиеся на фоне вечернего пепельно-серого неба, выстояли. Теперь своими арками они напоминали щербатую пасть, готовую впиться остатками зубов в покрытую пеплом и грязью землю Города Проклятых. Ходили слухи, что многие бойцы, когда-то проливавшие на аренах свою и чужую кровь, снова начали приходить сюда в поисках работодателей, а некоторые, как, к примеру, один из бывших Королей Арены, Йогмунд Сизоголовый, собирали вокруг себя небольшие отряды и отправлялись вглубь города, в надежде внезапно разбогатеть. Судя по всему, путь к богатству они начали прямо от арены, потому что как внимательно мои бойцы ни осматривали руины, нам не встретился даже небольшой кусочек Варп-камня. Впрочем, насколько я слышал по недовольному порыкиванию, у наших союзников дела шли не очень хорошо. Не лучше все обстояло и у крыс, которых я давно заметил, и которые двигались по параллельной улице в том же направлении. А вот у появившихся впереди конкурентов дела, похоже. Шли гораздо лучше. Судя по голосам, говору и острому запаху табака, это были гномы, а судя по веселым интонациям их голосов – дела у них шли великолепно: они что-то нашли и явно намеревались отпугнуть незваных гостей, то есть нас.
Зверолюды тоже заметили бородачей и пошли в обход, не особо стремясь подставлять свои шкуры под болты гномьих арбалетов. Похоже, сыны Карка-Азгала рассчитывали на развлекательный тир. И поэтому когда по стенам, за которыми они укрылись, защелкали камни, гномы оказались в не самом выгодном положении: с одной стороны к ним подбирались зверолюды, с другой - мои одержимые, но вот устроить стрельбу по мишеням было затруднительно благодаря скейвенам. Крысолюды набились всей толпой в здание напротив и нещадно поливали затаившихся гномов снарядами из пращей, не давая тем даже поднять головы…
Дальше все было довольно предсказуемо. Пользуясь прикрытием скейвенского огня, зверолюды пробрались в здание и ввязались в потасовку. Гномы держались стойко и сражались отчаянно, но когда с другой стороны на стены полезли Одержимые – они сломались. Я видел, как двое уносили с собой два весьма крупных свертка, отсвечивающих зеленоватым светом, но мы не стали их преследовать.
Зато мы побеседовали с крысолюдами. Скейвены оказались на удивление деловыми и сговорчивыми существами. Я помню все истории про города, жители которых были вырезаны за одну ночь, про туннели, сетью проходящие под всем Старым Светом, и про серые мохнатые тени, несущие смерть под покровом темноты. Помню я и про то, что скейвенам нельзя доверять ни при каких обстоятельствах. И я точно знаю, что если бы их было хотя бы в два раза больше, чем нас – то от боя мы бы не ушли. Но в этот раз скейвены пошли на компромисс. Мы собрали найденные «сокровища», если таковыми можно назвать несколько небольших осколков, и ушли, внимательно прислушиваясь и всматриваясь в остающиеся позади тени. Ведь все равно скейвенам нельзя доверять полностью. Никогда.
Позже
А вот это уже интересно. За время блужданий по городу я нашел несколько укромных мест, в которых, в случае чего, можно переждать излишне насыщенный событиями промежуток времени такой, например, как массовая чистка рядов Культа или крестовый поход очередных фанатиков против Хаоса в рамках отдельно взятого города. В данном случае – Мордхейма. И вот, возвращаясь от амфитеатра, я обнаружил, что два таких убежища сожжены до тла. Я более чем уверен, что это был не случайный пожар, и мне было бы весьма любопытно выяснить, кто стал его причиной. Была это чья-то случайная находка, или кто-то целенаправленно начал отслеживать действия Культа? Весьма, весьма любопытно.
Позже
Рейкландцы отлучены от церкви. Об этом сейчас трубят во всех тавернах, на каждом углу, по всему городу висят листки с наградой за их голову. Какая трагическая, но такая банальная история заблудшей овцы, сбившейся с пути истинного. Я бы даже искренне им посочувствовал, если бы их ловко обвели вокруг пальца, обманули, подставили или еще каким-нибудь образом столкнули в пучину ереси. Но нет! Они сами, сами выбрали этот путь, сами сделали этот шаг, и я распахиваю перед ними руки в приветственном жесте. Им надоело быть жалкими, никчемными червями, копошащимися у ног их божка, выполняющими его прихоти, следующими его глупым и пустым заповедям. Им надоело бояться, бояться не столько его гнева, сколько фанатичного безумия его самых ярых последователей, радостно зажигающих костры по всей Империи за неверный взгляд и неправильное слово. Читал книгу? На костер! Прилюдно проклял соседа, а у того потом корова померла? На костер! Споткнулся в храме у алтаря? На костер! Приложил подорожник к ране? НА КОСТЕР! Обсуждаешь слова жреца? НА КОСТЕР! Сопереживаешь иноземцу? НА КОСТЕР! ЛЮБИШЬ КОГО-ТО? НА КОСТЕР! НА КОСТЕР!! НА КОСТЕР!!!! А там уже пусть твоя душа очистится от скверны и ереси через огонь, а даже если не был виноват – кто ж без греха? Значит, виноват в чем-то другом.
Воистину, мой Повелитель гораздо благосклоннее к своим последователям, гораздо терпимее к их проступкам и несравненно щедрее, вознаграждая их за деяния, совершенные во славу Его. Так зачем тогда нужен бог, рожденный из мучений людей, следящий за ними во время их мучений в этой жизни, и грозящий еще бОльшими мучениями после нее за малейшую оплошность? За малейшее прегрешение? Зачем нужен бог, не способный защитить от болезни твоих близких, от бури твой урожай и от вражеской стали – твою плоть? Отчего не повернуться людям к другим богам, богам, для которых каждый человек – это зерно, которое они тщательно осматривают, а потом взращивают, позволяя зерну стать цветком и раскрыться во всей своей красе? Отчего люди боятся возможности получить силы, о которых они так мечтают??
Позже
Снова сон, снова, снова… опять он приходил ко мне, это странный человек. Темный человек. На плече его сидел ворон, а у ног его стелился крылатый пес. Лицо его скрыто было под маской, такой же, как у меня, совсем такой же. Кто ты? Кто ты под маской? Я доберусь до тебя.. Слышишь? Я ДОБЕРУСЬ ДО ТЕБЯ! Я сорву маску, я загляну тебе прямо в глаза, я сверну шею твоему ворону и задушу твоего пса, а тебя.. тебя я оставлю напоследок, тебя я оставлю для моего повелителя!
Что это? Опять! ОПЯТЬ они! Крылья.. тысячи крыльев! Они снова здесь! Они кружат надо мною, они знают, где я, но не видят меня, и кружат, кружат, кружат, ища момент, высматривая… О, мой повелитель!!! Избавь меня от их смеха!!!...

[Винсент]

- .. избавь меня от их смеха!!!
Человек у стены закашлялся, содрогаясь всем телом. Он наклонился на бок и сплюнул густую темно-красную слюну, не найдя сил даже утереться. Нитка слюны осталась свисать с уголка губ, но вскоре соскользнула вниз под тяжестью капель крови, которые снова побежали по лицу из открывшихся ран. Похоже, повреждения были гораздо серьезнее, чем казалось снаружи. Бородач, читавший книгу, отложил ее в сторону и склонился над сидящим у стены.
- Может все же к лекарю, - умоляюще произнес толстошеий, становясь рядом на колени и ставя на пол принесенную миску и бутыль с водой.
Сидящий у стены лишь помотал головой, разбросав в стороны несколько капель крови. Тяжело вдохнул, как будто воздуха вокруг было катастрофически мало, и хриплым, еле слышным голосом произнес:
- Читай…
Толстошеий бережно начал смачивать кусок тряпки воде и промывать раны. Вода почти мгновенно стала алой, кровавые разводы, как змеи, заклубились в миске, напоминая не то облака перед грозой, не то хищные щупальца, не то клювы воронов.
Бородач шмыгнул носом, взял книгу и продолжил чтение…


* * *
День семнадцатый

«Совмещение двух сущностей в одну, подобно скорлупе ореха и его начинке, есть основной элемент создания спутника, иначе именуемого фамильяром. От выбора формы и содержания напрямую зависят возможности и способности будущего существа. В отличие от многих ритуалов некромантии, здесь всегда есть выбор формы, и он не ограничен только мертвой плотью. Обилие возможностей налагает требования к выбору элементов. Возьмите тело льва и поместите в него сущность, допустим, виноградной лозы. В результате вы получите безмозглый и абсолютно бесполезный кусок мяса, сродни тем разнообразным тварям, что населяют мастерские иных алхимиков, являясь, по сути, лишь неудачными результатами их невежественных экспериментов. Но поменяйте элементы местами, взяв сущность льва и вложив ее в форму лозы – и вы получите беспощадного душителя и надежного телохранителя, который, впрочем, не сможет покинуть места, к которому его прикрепят корни…»
Определенно, Жерар де Туриссано, автор столь нелюбимого имперскими магами «Трактата о ритуальной магии», напрямую посягающего на их могущество доступностью описанных в ней ритуалов, был весьма просвещенным мужем своего времени. Сумев собрать больше сотни различных рецептов, он свел их в одну книгу, которая стала на какое-то время одной из самых преследуемых на просторах Империи. Все прикрывалось борьбой с силами Хаоса, поиском еретиков и прочей чушью. Истина же крылась в том, что описанные в книге ритуалы могли быть совершены практически любым человеком, будь то шут или прачка, и при всем при этом обладали силой, порой значительно превышающей мощь заклятий придворных волшебников. Да, достать некоторые ингредиенты было практически невозможно, но факт оставался фактом: воспользоваться книгой мог любой, разбирающийся в том, что в ней написано. Маги Империи весьма прозорливо углядели в этом угрозу своему могуществу и власти, быстро нашли общий язык с церковью Сигмара, активно подкрепляя слова золотом, и в итоге за несчастным фолиантом началась настоящая охота. Причем в жарких кострах горели не только книги, но и те, в чьих домах их нашли деловитые отцы-инквизиторы.
Поскольку реальное золото вызывает энтузиазм и любовь к любимому делу гораздо сильнее, чем, в общем-то, абстрактная, и ничем кроме тысяч церковных заповедей и догм не подтвержденная вера, то в весьма короткие сроки большая часть территории Империи была поставлена с ног на голову и практически все экземпляры сгорели в огне. Конечно, заглянуть в каждый уголок, а тем более в мысли людей, клирики не могли, и поэтому несколько копий трактата все же уцелели. Насколько можно судить, в мои руки попала одна из первых, самых ранних копий, наиболее близкая по содержанию к оригиналу. Сам же оригинал, к моему глубочайшему сожалению, был в свое время торжественно сожжен Верховным Теогонистом на площади прямо перед Храмом в Альтдорфе в назидание всем, кто впредь решится искать запретных знаний, и, тем более, записывать эти нечестивые ритуалы для потомков. После длинной проповеди о коварстве Врага, о силе веры, о карах, которые постигнут рискнувших оступиться, книга была брошена в огонь, в котором уже догорали останки господина де Туриссано. Несмотря на силу описанных им ритуалов, никто из последователей не попытался спасти своего идейного вдохновителя. Они просто не смогли раздобыть требуемых для этого ингредиентов.
Я приложил больше усердия, и, хоть мои раздобыть было сложнее, преуспел в этом гораздо больше. Lacrimae Rahabus (в простонародье именуемые смолой бирюзовой), ignis suspensus (на самом деле подошла обычная алхимическая горелка), человеческая cavea thoracis, в которой и будет создаваться будущий фамильяр, около 10 дюймов человеческой же vena jugularis interna sinistra, баночка unguentum achilleum (эту мазь достать было сложнее всего, но благодаря полуэльфу Д’нагу, полукровке, от которого отвернулись сородичи, и которого так и не приняло человеческое общество, мне это удалось), несколько dens caninus и, самое основное, то, на основе чего проводится сам ритуал – homo, человек.
В поисках всех этих ингредиентов я провел несколько дней. Найти подходящего кандидата оказалось не так сложно. Одна из молодых послушниц сбежала в город и теперь представляла собой прямую угрозу существованию Культа, поскольку, поймай ее в свои цепкие лапы нужные люди – и на Одержимых началась бы настоящая травля. После небольшого разговора с Лангольфье я получил его разрешение на поимку беглянки. Ее дальнейшая судьба оставалась на мое усмотрение, поскольку с предателями культ никогда особо не церемонился.
Разыскав ее среди руин, моей ячейке удалось схватить девчонку, но на обратном пути мы едва не попали в устроенную какими-то наемниками засаду. Если бы не ошивающаяся неподалеку Тварь Хаоса, внезапно бросившаяся на наших врагов, нам пришлось бы драться самим. А драться, имея на руках пытающуюся убежать пленницу, довольно неудобно. Мы оставили их выяснять теплоту своих отношений тет-а-тет, а сами скрылись в лабиринте тоннелей и катакомб, оплетающих город, словно огромная паутина.
По возвращении, интереса ради, я навел справки о сбежавшей. Одна из молодых послушниц, чьи родители пришли в Культ по своей собственной воле вскоре после того, как у отца обнаружились первые признаки мутации на теле. Жена не захотела бросать супруга и решила идти с ним до конца. Их дочери, девице шестнадцати лет от роду, ничего не оставалось, как отправиться с ними, но жизнь в подземельях, в грязи и вечном ожидании непонятной милости Повелителя Теней (особенно видя собственными глазами, что эта милость в основном распространяется на членов Магистрата, которые ни в чем себе не отказывают и живут, как короли, в своих подземных аппартаментах) явно не пришлась ей по вкусу. Если у ее родителей альтернативой такой жизни был костер Инквизиции или холодная сталь наемников в сердце, то она сама по себе была чиста, и, в какой-то степени, невинна, так что, выбравшись из этого города она вполне могла начать новую жизнь. Хотя, что могло ждать шестнадцатилетнюю девчонку за пределами стен? В лучшем случае – служанка у богатого торговца, который бы лапал ее толстыми пальцами, усыпанными перстнями, пока жены нет дома, и зажимал в углу у кухни, слюнявя похожими на личинки губами. В худшем – изнасилование и нож под ребра от бродящих по дорогам лихих парней или участь маркитантки, торгующей своим телом за кусок хлеба и миску дрянной похлебки, что, впрочем, от ножа ее тоже вряд ли защитило бы. Так что, в какой-то степени, я предложил ей оптимальный выход. Во всяком случае, те пятнадцать минут, которые она была жива во время ритуала, принес гораздо больше пользы, чем могла бы принести вся ее последующая жалкая жизнь.
В качестве формы будущего фамильяра я выбрал змею. Не длинную, как веревка, гадюку или толстого питона, а маленькую, чуть короче локтя длиной, змейку, яркую, живую и подвижную, с умными глазками и явно читаемым полумесяцем на лбу. По своему игривую и смешную. Одним укусом за двенадцать секунд убивающую арабийского элефанта. Темнокожие южане называют ее пестрой лентой или пестрянкой, и неизменно делают при этом знак, отводящий зло и смерть.
Кошек и собак в качестве формы я даже не рассматривал, они слишком крупные и заметные. Ползать по канализациям в поисках подходящей крысы или выискивать в лесах нору ласки у меня тоже желания не было совершенно. А эта змейка – подарок. Подарок моего покровителя… бывшего покровителя, Лангольфье. Когда я пришел рассказать ему о поимке девушки, у нас состоялась небольшая беседа, в ходе которой я заинтересовался змейкой в небольшой стеклянной коробке. До чего же досадно, что вскоре после моего ухода она сумела выбраться из своей тюрьмы и, так уж получилось, укусила своего хозяина. Какая трагическая случайность. Говорят, когда магистра Лангольфье нашли, он выглядел так, как будто вот-вот собирался превратиться в сгусток хаоса – скрюченные руки, выгнутое дугой тело, распухшее синее лицо и непонимание, смешанное с ужасом, в глазах.
Ну, а потом я, также совершенно случайно, наткнулся на эту змейку в одном из коридоров. Неисповедимы пути Меняющего, как говорят знающие люди.
Дальше все было делом техники. Собрать в одном месте все компоненты, грамотно разложить их и следовать порядку, описанному в трактате. В целом – довольно нудное занятие, требующее предельной концентрации и аккуратности, поскольку даже маленький камушек, сдвинутый на волосок в ненужном месте, может в лучшем случае привести к потере всех ингредиентов и провалу ритуала. В худшем, заложенные в построении силы могут вырваться наружу, и что тогда станет с неудачником, допустившим такую ошибку, никто не взялся бы даже предположить. Хорошо, если мгновенная смерть.
Впрочем, во всей этой рутине было и несколько ярких моментов. Во-первых, сам процесс построения. Он напоминает процесс создания мира. Точно отмеренные линии, выверенные точки, именно так, а не иначе, расположенные компоненты. Возникает ощущение, что твоими руками создается нечто живое, какая-то целостная система, которая, хоть и не дышит, являет собой живой организм, и каждый кусочек – это его важная часть, даже вот этот ориентированный строго на север dens caninus. Чем-то это все похоже на создание голема, как будто вот еще мгновение, отзвучат и затихнут в полумраке слова заклинания – и выложенные на земле веточки и куски глины зашевелятся, собираясь воедино, поднимутся человеческой фигурой, подвластной чьей-то воле.
Во-вторых, девушка. Опоенная отваром мандрагоры, полностью обнаженная, трогательная и беззащитная в своей наготе, лежащая на алтаре в центре построения. Алтарь – это, конечно, анахронизм, символ и, скорее дань традициям, поскольку на самом деле он не играет абсолютно никакой роли в проведении ритуала. Это не тот случай, когда алтарь служит для жертвоприношения. Просто на алтаре, как правило, есть удобные кровостоки, и в целом проводить процедуру, стоя рядом с ним, куда удобнее, чем склонившись над жертвой на коленях на холодном и жестком полу. Кстати, это основная причина, почему старые сельские колдуны ходят прихрамывая – застуженные коленные суставы и нарушение кровообращения. В конце-концов, все мы всего лишь люди, если только не посвятили свою жизнь Отцу Болезней.
Наблюдение за девушкой в ожидании нужного для проведения ритуала времени было занятием весьма приятным и, в какой-то степени даже завораживающим. Отвар позволял ей оставаться в сознании, несмотря ни на что, хоть слегка и замедлял реакцию. Сама ситуация – алтарь, обнаженная девушка, ритуал – напомнили мне далекие годы обучения, когда седовласый Акцициан, учитель и наставник, обучал нас, неофитов, основам колдовства. Большинство молодых учеников на таких занятиях мало слушали старика, отчаянно пялясь на обнаженную плоть и безуспешно пытаясь скрыть реакции организма на такую возбуждающую картину. Последствия для невнимательных были весьма плачевны – на ближайшем же экзамене они допускали ошибки, после чего, если оставались живы, с позором изгонялись. А сам Акцициан частенько любил говаривать фразу, к которой прислушивались считанные единицы. «Терпение – и потом у ваших ног будут не только женщины, но и весь мир».
Впрочем, зашедшие в обучении достаточно далеко быстро переставали реагировать на обнаженную плоть, как на что-то экстраординарное. Схожий синдром наблюдается у скульпторов и художников, которые после определенного числа раздетых моделей перестают воспринимать их как объект желания и вырабатывают своеобразный иммунитет, позволяющий целиком сосредоточиться на работе и не отвлекаться на всякие, безусловно приятные, но совершенно не способствующие творческому процессу, мысли. К тому же, как оказалось впоследствии, старик Акцициан в итоге оказался прав.
Теперь, глядя на алтарь, я наслаждался отнюдь не зрелищем обнаженного тела – при дворе Талабхейма я видел и имел честь прикасаться к телам куда более совершенным и приближенным к идеалу, чем это. Да и служение моему Повелителю в итоге привело к тому, что подобные сцены не вызывали уже той бури эмоций, что была в юности. Глядя на алтарь, я впитывал ее ужас. Ее беспомощность и страх. В ее глазах, чуть затуманенных отваром, светилась искорка надежды на то, что все обойдется, что это неправда и происходит не с ней. Она умоляла и пыталась вырваться. Мне казалось, что я могу прикоснуться к ее панике рукой так же легко, как к ее телу.
А потом настало время ритуала. Никаких слов – только действия, предметы и манипуляции с ними. Когда я делал небольшой, чуть меньше двух дюймов, надрез на грудине, между двух холмиков грудей, прямо по центру и чуть сместившись вправо, она кричала и пыталась вырваться. Я слушал этот крик, как музыку. Мне казалось, что я снова перенесся в залы талабхеймского дворца, где скрытые за тяжелыми портьерами музыканты играют лучшую увертюру Хайденхофа. Звуки ее крика плыли вокруг меня, плавно и неспешно, закручиваясь в завитки, потом резко взмывая под своды зала, чтобы метнуться обратно, разбившись на более мелкие, чуть слышные всхлипывания. Когда я надавил на нож сильнее, врезаясь во вставшие на пути лезвия articulatio sternocostales, музыка ее крика взвилась к самому небу и перешла ту грань, за которой человеческий слух уже не способен ее воспринимать. Она не видела меня. Ее глаза смотрели куда-то сквозь меня, в пространство.
Дальше следовал этап, который лично мне доставил гораздо меньше удовольствия, чем предыдущий, хотя мне кажется, что на мгновения я начал понимать последователей Кровавого Бога. Длинный надрез на шее, от уха вниз, к ключице, открыл мне доступ к той самой пульсирующей vena jugularis interna sinistra, яремной вене, десять дюймов которой требовались для продолжения ритуала. Девушка уже не вырывалась. Он обмякла на алтаре, тяжело дыша и глядя в потолок. Она была прекрасна. Капельки пота блестели на лбу, влажные пряди волос змеились по щеке. Вена в раскрывшем кожу разрезе пульсировала с завораживающей скоростью и ритмом. Десять дюймов.
Быстрый надрез возле уха брызнул мне в лицо фонтаном крови. Я не отворачивался и не пытался закрыться рукавом. Благодаря отвару, у меня было около минуты, прежде, чем она умрет. А в некоторые моменты минута может тянуться очень и очень долго.
Подцепить край отрезанной вены кончиком ножа, аккуратно ухватить его зажимом и начать вытягивать наружу, дюйм за дюймом. Подрезать, когда нужная длина будет достигнута. Быстрым движением схватить змейку и запустить ее в разрез на груди, после чего аккуратно стянуть края этими десятью дюймами. Когда я делал последний стежок, девушка еще дышала.
Все. После этого надо было ждать. Я был весь в крови, как норскский варвар из племени Собирателей Черепов. Я видел как-то раз, как они сражаются. Они купались в крови. Они пили ее, горстями плескали себе в лицо, купались в ее фонтанах. Это придавало им сил и ярости. Сейчас я от них отличался лишь отсутствием этих самых сил и той самой ярости. Девушка умерла, и я знал, что если все сделал правильно, то ее сущность, сущность человека, теперь едина с формой змеи. Но надо было выждать.
Я сходил к предварительно прикаченной бочке с водой и частично смыл с себя кровь. Когда красный цвет исчез с моих рук и лица, я почувствовал себя значительно лучше. Вернулась легкость и состояние эйфории, подаренные эмоциями умирающей. Стало легче дышать. Возможно, где-то поблизости, за тонкой гранью бытия, демоны Бога Крови толпились, шептались и пытались привлечь мое внимание, пытались переманить на свою сторону. Это сработало бы с молодыми учениками – те легко поддаются влиянию, а уж голоса демонов для их неокрепшей психики звучат почти как приказы. Но я их игнорировал, и они, разочарованно ворча, ушли. Можно было продолжать.
Когда я вернулся к телу и разрезал импровизированные завязки на груди, меня уже ждал мой фамильяр. Три слились в одно. Форма змеи, сущность человека, и действия творца. Мои действия.
- Хосссяин… - не столько голос, слова или звук, сколько образ в голове. Фамильяр признал меня.
- Да, это я, - такой же мысленный ответ.
- На сссстоле… Это была я? – образ с оттенком легкого сожаления.
- Да. Но ты скоро об этом забудешь. В этом теле тебе будет лучше, и ты быстро перестанешь быть тем, кем была. Ты станешь другой.
- Да, хоссяин. Мне так хорошшшо рядом с вами.
- Я знаю, я знаю…
Я протянул руку, и змейка легко скользнула мне на запястье, обвила его, как браслет, и так и осталась, внимательно осматривая окрестности бусинками глаз, то и дело высовывая маленький раздвоенный язычок, чтобы оценить изменения в окружающем мире. Капли крови тускло поблескивали рубиновым на ее пестрых чешуйках...


День восемнадцатый

Фамильяр быстро привык с своей новой форме и научился, не доставляя мне хлопот, перемещаться через рукава с одной руки на другую. Иногда змейка щекотала мне шею, проползая по плечам. Если сравнить ее отношение ко мне с эмоциями, возникающими у простых людей, то ближайшем словом было бы то, что эти самые люди гордо называют «любовью», хотя всю глубину возникающих между хозяином и фамильяром отношений не может выразить ни одно слово в человеческом языке. Такие слова и понятия есть только в языке магии, но ни прочитать, ни, тем более, произнести их вслух, простой смертный не сможет никогда.
Скоро в ней проснутся способности, не свойственные змеям, а когда она научится ими пользоваться, то станет незаменимым помощником не только при проведении магических ритуалов, но и в вопросах разведки и получения информации. А если потребуется – то и в вопросах конкуренции за место в магистрате.
Позже
До меня дошли слухи, что Иоганн Йежег, довольно молодой магистр, по каким-то своим причинам отказавшийся от места в совете, сегодня должен встретиться с Вальдемаром Мухоловом. Насколько я понял ситуацию из собранных в одно целое обрывочных сведений, Мухолов нашел на руинах особняка Эрисея Сабасского, мага школы Металла, погибшего во время падения кометы, какой-то магический предмет, который собирается передать Культу. Что это за предмет, и какая в этом выгода у Вальдемара – я пока не знаю. Возможно, ему на пятки наседают конкуренты. Возможно (но маловероятно), что он решил примкнуть к Культу. На шахматной доске разыгрываемой сейчас в стенах Города Проклятых партии он стал бы не самой слабой фигурой. Так или иначе, надо дождаться окончания встречи и навести справки.
Позже
Союз со зверолюдами приносит странные плоды. С одной стороны при виде этих могучих и жутковатых воинов большинство противников просто разбегаются, не выдерживая их животного натиска и плещущей через край ярости. Вполне возможно, что они в итоге помогут мне преодолеть определенные ступеньки на пути к месту в Магистрате. Но, с другой стороны, их странный шаман имеет над стадом гораздо большую власть, нежели их вождь, и хотя его взгляды на мир в целом и положение вещей в нем весьма и весьма интересны, у него немного не хватает решительности и напора, которые бы окончательно сделали из зверолюдов мощную ударную силу, таран, способный пробить брешь в любой обороне. Я не исключаю того, что отряд еще просто, что называется, не обстрелян, не привык к пламени боя и сражения. В таком случае, я думаю, я смогу поддержать их в трудную минуту и приложить руку к тому, чтобы из диких лесных жителей они превратились в элитных бойцов.
Позже
Иоганн Йежег убит. Эта новость сегодня буквально висит в воздухе и обсуждается повсеместно, в том числе между взволнованными членами магистрата. Встреча с Вальдемаром сорвалась, что-то пошло не так. По слухам, оба попали в засаду, из которой удалось уйти лишь Мухолову. Что он хотел передать Культу, где этот предмет и сам колдун сейчас и выйдет ли он снова на связь – остается загадкой.
Позже
В ночном небе плывут кровавые облака. Они меняются, клубятся и извиваются. Одно из них разделяется на две половинки, охватывая болезненно-желтую луну двумя заостренными краями, и я явственно различаю хриплое карканье. Еще несколько облаков тут же скрывают схвативший луну клюв, закутывая его в темный саван, шумно хлопая, как будто кружа. Они сжимают бледный круг все сильнее, как будто стремясь выдавить из него свет, выжать его, как лимон.
И в этот момент прямо к кругу бросается быстрый росчерк, яркая вспышка молнии. Она шипит, и облака в панике отползают от луны, яростно хлопая крыльями и пронзительно каркая. Но приблизиться боятся. Они отступают. Но надолго ли…
Позже
Когда я проснулся, над Городом Проклятых бушевала гроза, били молнии, и ливень шипел, впиваясь в еще не растаявшие кучи снега. Пестрянка свернулась кольцом возле моей головы, прижав свое холодное тельце к моему лбу. Она охраняла мой сон.

[muaddib_]

То, что я прочитал, это было жестоко и завораживающе одновременно, иногда хотелось просто отряхнуться, но это что-то, рассказ написан действительно мастером. Винс, это лучшее что увидели мои глаза из того, что ты написал, просто Браво!!!



Сообщение отредактировал muaddib_ - Суббота, 22-oe Января 2011, 11:38

[Skelz]

Наконец-то прочитал. Винсент, тебе бы книги писать, а не с нами в солдатиков играть

Сообщение отредактировал Skelz - Пятница, 28-oe Января 2011, 23:06

[Винсент]

Наконец-то прочитал. Винсент, тебе бы книги писать, а не с нами в солдатиков играть

спасибо. конечно, но до книг мне как до луны.
И если я за книги засяду - то кто будет вести кампанию? ))))

Ну и в продолжение...

День девятнадцатый

Власть над человеком, возможность управлять им полностью и безоговорочно – это одно из самых древних и сильных по стимуляции видов эстетического удовольствия. Что может быть лучше ощущения полной свободы действия, отсутствия рамок и запретов? Даже власть над толпой не дает такого спектра ощущений, хотя бы потому, что толпа – безлика, в отличие от конкретного человека, наполненного хлещущими через край эмоцимяи. Рабство, давление и затуманивание рассудка различными травами или колдовством – вот три основных способа заполучить человека в свое полное распоряжение. Основных, но отнюдь не самых лучших. Уберите ошейник, обличающее письмо или отвар опия – и человек вновь станет самим собой, обретет власть над собственным «я» и, с крайне высокой вероятностью, захочет отомстить за причиненные унижения. Все это я уже проходил. Все это слишком просто, скучно и прямолинейно. Получив доступ к этим трем рычагам, люди часто забывают еще об одном. О том случае, когда человек видит в тебе не надзирателя, шантажиста или мучителя, но своего повелителя, хозяина и бога. Стать для человека всем, что он есть. Полностью подчинить его своей воле, найдя, ухватив и развив в нем это самое желание принадлежать, подчиняться и исполнять любое желание. Не сломать, но обойти, заставить замолчать его гордыню. Сделать человека послушным – но не жалким. Сохранить в нем здравое мышление, но направить его в нужное русло - вот то, что я ценю больше всего, и что еще способно разжечь внутри меня угасшие ощущения, почувствовать вкус жизни.
В гордом, по-своему целомудренном и строгом Талабхейме такое развлечение было для меня куда слаще, изысканней и пикантней, чем любой бал, пирушка или охота, за которыми так любили проводить время светские львы и львицы города. Точнее, это тоже была своеобразная охота, в ней присутствовали все элементы: выслеживание добычи, заманивание ее в ловушку чувств и эмоций и, наконец, coup de grace, повергающий на колени еще недавно бывшую дикой и неприрученной жертву. И вот когда она стоит, не понимая, что происходит, как так получилось, но имея в голове лишь одну мысль – сделать все о чем ты попросишь - вот он, момент, которым можно наслаждаться, как выдержанным тилеанским вином, смаковать его, а после еще долго ощущать на языке терпкий привкус победы.
Примерно так я почти физически ощущал привкус замешательства молодой баронессы фон Лебенхофф, прекрасного, очаровательного создания шестнадцати лет от роду, которая в ночь перед свадьбой с таким же молодым, но гораздо менее очаровательным и более отвратительным бароном Вайдманном, стояла на коленях у моих ног, одетая лишь в собственные пышные, распущенные волосы, и со слезами на глазах заламывала руки, клянясь выполнять любые мои пожелания. Это не было ни в коем случае результатом колдовства или действия афродизиаков, хотя спроси потом отцы-инквизиторы ее мамашу о происшедшем –она бы с готовностью обвинила меня во всех смертных грехах и пособничестве тайным культам просто из-за того, что ночью ранее она сама стояла передо мной в такой же позе и шептала такие же фразы, но в была отвергнута. В итоге я замечательно провел время с одной и второй, и они действительно были искренне согласны на все. Думаю, следы от хлыста на шелковой коже баронессы были бы видны до сих пор, если бы она не выпрыгнула из окна башни на следующий день после моего отъезда. Записки эстальских либертинов, в которых они с чувством глубокой гордости и откровенным позерством и эпатажем расписывают свои отчаянные попытки переступить рамки морали выглядят смешно и нелепо лишь потому, что их опыт зиждется на страхе, давлении и применении грубой силы, в то время как в моем случае все было добровольно от начала и до конца.
Но с Вальдемаром Мухоловом все было совершенно иначе. Как он меня нашел – одному Повелителю Теней известно, но когда я его увидел – выглядел он далеко не самым лучшим образом. Он был сломлен, разбит, втоптан в грязь, как морально, так и физически. Он говорил путано и невнятно, вначале приказывая и угрожая, но вскоре скатившись в мольбы о помощи и клятвы в вечном служении. Он мог прийти к кому угодно, и в том, что он обратил внимание именно на меня, я вижу благосклонность моего Повелителя и толику удачи.
Меня мало трогало его состояние, но гораздо больше интересовали его тайны, и это была единственная причина, по которой я согласился ему помочь. Он был полностью в моей власти, когда-то сильный колдун, теперь просящий меня о снисхождении, но мне эта власть была совершенно не нужна.
Он рыдал и цеплялся за мою одежду, то и дело повторяя одно имя: Николетта.
Из его довольно сбивчивых речей я понял, что после внезапного нападения в ту достопамятную встречу, Вальдемар успел спрятать принесенный предмет в одном из домов и прикрыть его несколькими заклинаниями от посторонних глаз. Теперь он до умопомрачения хотел вернуться.
Сейчас полдень, и я с трудом удерживаю старика от попыток ринуться на поиски. Возможно, эта ночь принесет мне много важных ответов.
Позже
Не иначе как нюх на магические предметы привел сигмарских девок в компании с рейкландскими мальчишками в этот район. В начале все выглядело относительно просто – надо было всего лишь зайти в задние, найти тайник и убраться поскорее прочь. На деле все оказалось гораздо сложнее. При виде сестер Мухолов забился в угол, скорчился там и принялся раскачиваться из стороны в сторону, закрыв голову руками. Все попытки хоть как-то привести его в чувство не давали никаких результатов. Зверолюды, которых я позвал с собой на всякий случай, нервничали, и я их прекрасно понимаю – Рейкланд всегда славился своими стрелками, а сестры проявляли мало лояльности к Культу и его союзникам. Пытаясь выиграть время, зверолюды ринулись в бой, перекрывая проходы в здание. Я пытался их поддержать, но опасался оставлять колдуна без надежного прикрытия. Ведь вместе с ним навсегда исчезла бы тайна Николетты.
В итоге, после короткой, но яростной схватки, я был вынужден отступить. Зверолюды сражались отчаянно и яростно, не зная страха и усталости, но и они понимали, что этот бой проигран. Отправив своих бойцов в логово, я наблюдал за развязкой. Она была кровавой и жестокой. Уходящие бестигоры, исполненные нерастраченной жажды боя, преданные моей ячейкой, в прямом смысле оторвали так и не пришедшему в себя Мухолову голову. Тайны колдуна не достались никому.
Зато обнаружился любопытный факт. У сестер, которые раньше сидели безвылазно в своем монастыре, проводя время в молитвах и изредка выходя на улицы большими отрядами, похоже, появился умелый предводитель. Одна из матерей-настоятельниц смогла собрать вокруг преданных последовательниц, что в сочетании с союзными рейкландскими стрелками делает их весьма значимой силой в разворачивающейся на территории Города Проклятых игре. А в том, что здесь идет какая-то игра весьма немаленького масштаба, я более чем уверен.
Позже
Через пару часов я попробую вернуться к тайнику. Один человек менее заметен, чем отряд. Возможно, со смертью колдуна его защитные чары ослабнут или спадут вовсе, и мне удастся отыскать этот загадочный предмет.
Позже
Николетта… Теперь все становится на свои места. Я понимаю, почему Вальдемар так стремился передать ее Культу. На его месте сложно было бы поступить иначе, разве что обладая силой, как минимум равной силе всего Магистрата вместе взятого. Нашло объяснение и состояние Мухолова, когда он пришел ко мне. Забавно, что она смогла так легко подобрать ключик к такому сильному и опытному колдуну. Хотя, пожалуй, кроме нее этого никто и не смог бы сделать.
Сейчас Николетта лежит в шкатулке, рядом, на столе, и в голове я до сих пор слышу ее сладкие слова. Если бы не служение моему Повелителю, я вполне мог бы тоже стать пускающим слюни идиотом, не слышащим ничего, кроме ее голоса, и не видящим смысла в жизни иного, кроме служения ей одной. Интересно, как она попала к Эриссею Сабасскому? И не был ли он тем самым Угрем, которого так долго и тщательно искали не только отцы-инквизиторы, но и жаждущие крови за свои военные поражения армейские верхи? Это надо обязательно проверить и обдумать.
Позже
Я – в маленьком доме, почти сарае. Сквозь доски пробивается сумеречный свет. Я слышу, как вокруг, принюхиваясь и роя лапой землю, ходит нечто. Я не вижу, но знаю, понимаю по хлопанью крыльев, что это может быть.
Но оно меня не может почувствовать, потому что на земле круг. Пестрый круг, внутри которого я и сижу. И этот круг меня защищает.
А потом вдруг крыша исчезает, срывается с места целой стаей, каркающей, бешено молотящей крыльями, и над обломками стен, высоко в небе, я вижу двухвостую комету, которая медленно падает вниз.
А еще я знаю, что у меня за спиной, снаружи, за дверью, стоит высокий человек с холодными глазами.
Он ждет.

[Skelz]

Зачет, все интереснее и интереснее.

[Винсент]

День двадцатый

Магистр Василевс негодует. Даже не негодует – он в бешенстве, как может быть в бешенстве человек, слабо контролирующий собственные эмоции и точно также не держащий в узде свои амбиции. План, который он считал гениальным и идеальным, план, который должен был упрочить позиции Культа в городе, придать сил всем, действующим в его благо и повергнуть остальных в состояние ужаса – этот план с треском провалился. Впрочем, масштабы трагедии имеют космические размеры исключительно для автора замысла. Все остальные с первого дня слабо верили в успех предприятия, равно как и в ни с чем не сравнимую пользу от результата.
После оглашения всем остальным членам магистрата того факта, что он разрабатывает план, равного которому еще не было, Василевс почти на месяц удалился в свою подземную лабораторию, и даже ближайшие сподвижники не знали, чем он там занимается. Многие надеялись, что он там помер. Но ровно через месяц Василевс воскрес, представив на суд магистров пять статуй сигмарских святых и великомучеников. Первым предложением было отправить свихнувшегося магистра прямиком к Повелителю Теней за ересь и мракобесие, но когда статуи ожили и сломали активисту руку – результатом месячного труда заинтересовались.
План был своеобразный, но в чем-то заслуживающий внимания. Василевсом были созданы пять точных копий статуй святых, выставленных в полуразрушенном храме Сигмара. С помощью магии и заключенных внутри статуй осколков Камня, он мог управлять ими и контролировать, хоть и не полностью. План же заключался в том, чтобы заменить обычные статуи оживленными, распустить необходимые слухи, а когда к храму заявятся любопытные, или, в идеале – истинно верующие – безжалостно растоптать их каменными ногами статуй.
Отчасти это удалось. Во всяком случае, слухи были распущены, а любопытные не замедлили появиться. Любопытными оказался отряд сестер Сигмара, которые без лишних разговоров и благоговения перед святыми раскрошили статуи в каменную крошку и были приятно удивлены обнаруженными внутри осколками. Остатки статуй они похоронили у стены храма, а вместе с ними и гениальный план Василевса вместе с последними шансами занять кресло верховного магистра.
Впрочем, его план вполне мог сработать, и каменные руки были бы по локоть в крови сестер, если бы в лабораторию Василевса не проникла маленькая пестрая змейка и не добавила в чан с раствором капельку своего яда. Именно из-за небольшого изменения в составе материала, из которого были сделаны статуи, творения и оказались такими непослушными и, заодно, настолько ненадежными в плане прочности.
Таким образом, за неделю выведено из игры два магистра. Неплохо. Еще немного – и магистрату придется считаться с потерями, а это означает, что им понадобится свежая кровь, чтобы занять пустующие кресла. И чем больше будет пустых мест – тем выше мои шансы занять одно из них.
Позже
Что вам надо?! Зачем вы идете по моим следам, низко опустив морды и прижав крылья к спине? Кто вы такие?!! Кто ТЫ такой???

День двадцать первый

«… любой человек, будь то пекарь, священник или бретер, получив в свои руки достаточно власти и средств, рано или поздно вкусит запретного плода, а затем и вовсе, со всей присущей человеку страстью и жаждой заполнения той пустоты, что грызет его изнутри, ринется в бездну наслаждений. Мораль, вера и здравый смысл будут отставлены в сторону, и лишь насыщение себя чувствами и ощущениями будет значить все. Ибо нет в этом мире безгрешных, и нет такой червоточины, которая бы в должных условиях не поразила бы весь плод...»
Один в один описание талабхеймской правящей элиты, хотя эту книгу, Der Golden Mangel, Джозеф Гленвил написал больше полутора столетий назад. Как бы не менялось общество, как бы не менялись люди – их тяга к власти была, есть и будет неистребима, поскольку она основана на инстинктах, живущих внутри еще с древних времен. Кто сильнее – тот подчиняет себе более слабого, у того нет врагов и конкурентов. Кто сильнее – тот может делать то, что захочет сам, поскольку нет никого, кто запретил бы ему это.
Эвенгар Салладорский в своей «Сущности инобытия» писал: «Тысячами незримых нитей обвивает тебя закон. Разрубишь одну – преступник. Десять – смертник. Все – бог».
И божеством становится человек не от того, что у него нашлись силы сбросить с себя законы других, а оттого, что законы других над ним не властны, а значит, он сам может создавать для себя собственные законы.
Я знал многих людей, считавших себя выше законов государства. Талабхеймские либертины, обладая практически безграничной властью, впадали в бессмысленную похоть, удовлетворяя свои самые низменные желания в любое время суток, и искренне полагая, что это делает их свободными и равными богам. Они напоминают мне ребенка, схватившего одну, яркую игрушку, и упустившего из вида десятки других, более интересных и потенциально полезных. Ребенка, считающего себя взрослым только потому, что он взял в руки отцовский меч без малейшего понятия, как этим мечом пользоваться.
Но если ребенок когда-нибудь вырастет и научится отличать настоящее удовольствие от сиюминутного и мимолетного ощущения, то люди, облеченные властью, лишены этого. Их путь – это путь в ничто, в бездну, в забвение. Став на эту дорогу единожды, они будут двигаться по ней, как волы, влекомые вперед не целью в конце пути, а привязанной перед носом морковкой, которая для них является единственной целью и наградой.
Такие люди очень быстро пресыщаются всем, до чего могут дотянуться, и, не в силах заполнить терзающую их изнутри пустоту, сгорают, искренне изумляясь, когда вместо столь ожидаемого приближения к моему Господину и получения частички Его света они оказываются лишь очередными душами, влившимися в бесконечный поток таких же наивных слепцов, считавших себя богами, но в итоге послуживших для богов лишь мимолетной пищей.
Они считают, что деньги, власть, богатство позволят им прикоснуться к запретному, позволят им разрубить законы и подняться над обществом. Но Гленвил был прав – любой человек может перешагнуть черту, будь то пекарь или священник. Потому что дело отнюдь не в богатстве, а в самом человеке, в той крошечной червоточинке, из которой вырастает истинное понимание того, как сбросить с себя кандалы законов и условностей. Богатство – лишь способ пройти этот путь быстрее, возможность на первых порах получать то, что требуется с меньшими затратами, моральными и временными. Но как бы ни был богат человек, какой бы властью он не обладал – он никогда не поднимется выше обычной похоти, если червоточинка в нем – это всего лишь подгнивший кусок личности.
Салладорец обладал не червоточиной, но «золотым изъяном», как он его называл, и потому он смог достичь небывалых высот. Он получил то, о чем все короли и императоры этого мира могли бы только мечтать. Единственное исключение, пожалуй, могут составить правители Наггаррота, золотой изъян в которых – это наследственная черта. Но они слишком далеко, и слишком хорошо берегут свои секреты от чужих глаз.
Я сам достаточно долго пробыл в Талабхейме, чтобы пресытиться их однообразными оргиями и экспериментами, лишь повторяющими чьи-то мысли, но никогда не являющимися плодом их собственной фантазии. Они никогда не заходили дальше утех плоти, будь то разнузданная оргия или изощренные пытки. Все, что лежит глубже, их просто не интересовало, да я и далек от мысли, что они смогли бы понять и осознать то, что находится за тонкой гранью человеческих радужек, то, что скрывается за выражением лица и ритмом дыхания.
Они слепцы, они считают, что надо разрубать законы, записанные на бумаге. Я же знаю, что надо разрубать законы, записанные внутри. И именно поэтому они бесследно исчезнут, поглощенные моим Повелителем, а я достигну того, что они не смогли бы даже представить.
Позже
Николетта научилась приходить в мои сны. Когда она проникает в них – хлопанье крыльев и лай на время замолкают, даря покой и тишину, но само ее присутствие в моем сознании ощущается настолько тяжело и болезненно, что весь следующий день я мучаюсь от ужасных головных болей, которые ничто не может исцелить.
К счастью, приходит она крайне редко и ненадолго.
Сегодня днем она заглянула в короткий послеобеденный промежуток. Я никогда не помню, что она говорит и как это происходит – просто после пробуждения остается ощущение, как будто картинку сна совместили с другой картинкой, на которой нанесены лишь штрихи и наброски грядущей композиции. В голове остается только это, а также знание. Знание, которое она вкладывает в мою память.
Сегодня это была информация о пропавшем в тот же день, когда был убит Мухолов, мариенбуржском наемнике. Его сослуживцы объявили награду тому, кто вернет им тело, и Николетта хочет, чтобы я занялся этим.
Она меня заинтриговала, а подробности, возможно, раскроются потом.
Позже
Операция прошла почти с хирургической точностью. Оказывается, желающих найти мертвое тело за солидную награду нашлось немало, но собратья-наемники, похоже, особой любви к выходцам из Мариенбурга не питают, поскольку к Баракам, среди которых, по слухам, жертву видели последний раз, пришли только слуги Карштайнов и скейвены. Ни те, ни другие, для меня и охранявших мою ячейку зверолюдов особой опасности не представляли, но излишнее кровопролитие мне все равно было ни к чему.
Поэтому, дождавшись, пока неосмотренным останется лишь одно здание, по виду – часовня, я быстро метнулся туда и вынес тело. Не скажу, что это было просто или приятно – тащить на себе труп почти трехдневной давности, но еще менее приятными был десяток взглядов глаз-бусинок, которым меня провожали скейвены.
Предоставив им возможность выяснять отношения с людьми (и не очень) вампира, я, найдя укромное место, осмотрел тело.
За исключением кинжала, украшенного драгоценными камнями, и небольшого кулона с изображением какой-то женщины, на нем не было ничего такого, что указало бы на связь этого человека с Николеттой. Поэтому, отнеся тело вместе с вещами подальше, я оставил его на видном месте, поскольку резона тащить его родственникам у меня не было никакого. Отправив посланника к не-мертвым, которые были ближе и менее агрессивны, чем хвостатые тени, я вернулся в свое логово.
Долгие размышления о причине, по которой Николетте понадобилась вся эта афера, привели меня лишь к одной мысли: в день гибели Вальдемара этот человек был неподалеку. Возможно, после нашего отступления, он первым пришел к тому месту, где Мухолов спрятал шкатулку. Возможно, он ее просто не нашел. Возможно – нашел, но по какой-то причине оставил. Так или иначе, что-то связывало его с ней, но что это была за связь, боюсь, я так никогда и не узнаю.
Позже
Я вижу хлопанье крыльев. Не слышу, но вижу. И вижу черные шкуры. И вместе с тем вижу яркие картины, которые еще будут созданы. Образы, которые пока что существуют лишь в виде набросков. Что это? Будущее? Прошлое? Настоящее? Другое место, недоступное моему пониманию? Хлопающие на спинах крылья вдруг превращаются в изломанные линии, как будто кто-то разбил зеркало, и в каждом осколке части отражения продолжают двигаться и жить своей независимой жизнью, причем, чем больше проходит времени, тем более самостоятельны эти части. Когда я смотрю на эти осколки, мне кажется, что разум пытается заглянуть одновременно в десяток разных мест, и возникает ощущение, что он лопнет, разобьется на десятки таких же осколков, каждый из которых будет мной и будет жить своей собственной жизнью.
Это снова ты. Здравствуй, Николетта. Я знаю, что утром ничего этого помнить не буду…

[Винсент]

День двадцать второй

Сегодня арабиец заговорил.
Он и раньше постоянно бормотал себе под нос что-то свое, не то молясь, не то разговаривая сам с собой, но сегодня его слова были разборчивы и, определенно, адресованы мне, несмотря на то, что его безумные глаза под маской метались из стороны в сторону, не то ища опасность в воздухе, не то следя за перемещениями существ, невидимых никому кроме него. Он пришел сам, сел напротив, и начал говорить. Я не перебивал его.
Он цитировал отрывки из какой-то книги, тут же дополняя их своими комментариями и пояснениями, как проповедник, читающий священные тексты перед паствой в церкви. Он рассказывал о существах, живущих глубоко под землей, о существах, про которых не знают даже древние гномы. Он говорил о других мирах, представляя мироздание в виде книги, в которой наш мир – всего лишь одна из страниц, и граница между мирами не толще пространства между страницами этой книги, когда она закрыта. Его слова рисовали расы, не похожие ни на одну, известную людям Империи, и отличающиеся даже от многообразия демонов, прислуживающих Великой Четверке.
«Грань между нашим миром и тысячей других, - говорил он, - тонка, как полоска катайского шелка, и чудеса иных миров необычны и ужасны для тех глаз, что видят. По ту сторону завесы ждут и наблюдают удивительные существа, чьи знания давно позволили им прикоснуться к звездам и подчинить себе энергию мироздания. Одни хищно скалят клыки и точат когти в ожидании того, кто впустит их в свой мир. Другие же лишь наблюдают, изучают и оценивают нас. Третьи погружены в глубокий сон, и когда они проснутся – все миры сольются в один и наступит хаос…»
Он говорил долго, местами сбивчиво, местами снова переходя на едва различимое бормотание, а когда где-то далеко за стенами города взошло солнце, он умолк, окончив свою исповедь, некоторое время посидел, словно к чему-то прислушиваясь, но, похоже, голоса на время оставили его. Впервые с того дня, как он попал в мою ячейку, его состояние можно было назвать адекватным.
После его ухода у меня осталось немало пищи для размышлений.
Позже
Они окружили нас. Обошли с разных сторон и отрезали все пути к отступлению из того, что когда-то было, судя по ровно оштукатуренным еще сохраняющим сиреневые оттенки стенам и плотно подогнанным плитам пола, не то храмом, не то помещением какой-то не самой бедной торговой гильдии. Моя ячейка была слишком занята осмотром руин, а они явно нас ждали. Подкрались незаметно и неслышно, как будто были не двухсотфунтовыми горами мышц с копытами, а мелкими легкими скейвенами. Или эльфами.
Мы не успели опомниться, как были смяты накатившейся волной рогов, боевых молотов и копыт. На наше счастье минотавр решил подняться повыше, и Абдулле удалось задержать его на некоторое время на узкой перемычке между этажами. Одержимые и зверолюды, находившиеся внизу, однако, не дрогнули и отважно отбивались от наполнивших руины собратьев.
В какой-то момент я оказался лицом к лицу с шаманом, приземлившимся у меня за спиной в манере, более свойственной некоторым особо редким жителям Сильвании, чем детищу диких лесов: расправив полы плаща, поджав одно копытце и оскалив зубы, дыхнув на меня ароматом желудевого кофе.
Его молот был занесен для удара, и мне не оставалось ничего другого, как полоснуть по ладони, пробуждая древнюю магию Хаоса. Кровь густой струей брызнула на предателя, задымилась на шерсти, заставив его пошатнуться и рухнуть вниз.
А я смотрел на то, как кровь продолжает течь из небольшой, в общем-то, раны, густая, темная, то и дело проявляющая еще более темные, почти черные изогнутые линии и завитки. Перед глазами все завертелось, и я почувствовал, что тоже падаю, падаю, падаю…
…прямо в свою постель. В момент падения я проснулся и долго сидел, пытаясь прийти в себя. Потом встал, заглянул в соседнее помещение, в котором спали остальные. Они ворочались, нервно вскрикивали и стонали.
Лишь потом, поговорив с каждым, я понял, что им снился точно такой же сон, что и мне, и что полученные в том странном здании с сиреневыми стенами раны оказались реальны.
Я не знаю, что это могло быть – влияние близости кратера, чья-то магия или просто действие непонятных мне сил. Надо будет обязательно завтра поговорить об этом с шаманом, возможно, он сможет приоткрыть завесу этого странного сна.
Позже
Почему-то все люди уверены, что дети – чисты и безгрешны, что с самого рождения они не несут на себе печати порока и греха, и лишь повзрослев начинают накапливать в себе все то, за что позже придется отвечать лично перед богами. Это касается и заносчивых бретонцев, и суровых кислевитов, и сородичей Абдуллы – жителей Арабии, и узкоглазого населения Катая, и, конечно же, почитателей Сигмара, расплодившихся на просторах Империи подобно чуме. Кстати, все они в один голос кричат о том, что их Сигмар – единственный истинный бог, что веровать надо исключительно в него, что он следит и помогает своим детям, но при этом ни один из них не может внятно объяснить, чем их бог лучше, к примеру, Тань-Ло, катайского бога Дождя, или Мгабиваны, бога смерти с внешностью обезьяны, которому поклоняются чернокожие жители южных джунглей. Чем их бог правильнее сурового пантеона норских варваров (кстати, далеко не всегда связанных с силами Хаоса) и почему его надо почитать и поклоняться ему, а тех, кто поклоняется богу солнца Ичилочтлану, чьи зиккураты возвышаются над сельвами Нового Света – надо сжигать на кострах? Они слепцы, нашедшие в своей религии опору, и не желающие видеть дальше текстов, может когда-то и написанных их божеством, но столько раз после этого переписанных и измененных его последователями, что они вряд ли сохранили хотя бы половину изначально вложенного в них смысла.
Но все религии, независимо от их территориальной принадлежности и размера пантеона, сходятся в одном: дети приходят в этот мир чистыми и непорочными. Возможно. Но ни одна религия не дает ответа на вопрос: в какой момент безгрешное дитя перестает быть таковым? В тот момент, когда становится совершеннолетним? Тогда, когда впервые крадет яблоко у уличного торговца? Или когда, защищая свой дом, убивает первого разбойника? Где та грань, за которой начинается накопление греха в человеке и заканчивается изначальная чистота? Возможно, это момент нарушения какой-нибудь религиозной заповеди? Но у каждой религии они свои.
Ни одно откровение ни одного божественного создания не дает ответа на этот вопрос. А это означает, что чистота и безгрешность человека – миф, выдумка, фикция, придуманная все теми же людьми как часть церковных догматов, как знак того, что человек неспособен избежать греха. Священники используют этот постулат, чтобы вселить в людей страх перед тем, что ждет их после смерти. Они говорят: дети безгрешны, но, вырастая, их чистота меркнет. И виноваты в этом вы сами.
И люди боятся, и стараются жить по законам, навязанным церковью и религией. По законам, ограничивающим их кругом и рядом, как две тонкие рейки ограды держат на маленьком пространстве целый табун сильных и гордых лошадей.
Отсюда же, кстати, растут корни неприязни людей и проповедников к колдунам и магам. Не потому, что они оперируют силами, которых религия не знает, не понимает и боится, видя угрозу своей непоколебимости и власти, а потому, что люди, имеющие дело с волшебством, трезво смотрят на вещи, задумываясь над их сутью, а не следуя слепо за строчками очередного священного откровения очередного безумного пророка.
Колдуны знают, что безгрешных людей не бывает. Что человек запятнан уже с рождения, потому что запятнаны его родители. Никогда из грязной лужи не появится белоснежный голубь. Они это знают, и поэтому используют в ритуалах и жертвоприношениях младенцев по одной простой причине: их кровь не испорчена алкоголем, табаком и болезнями. Все. Никакой чистоты от бога, никаких еще не совершенных грехов. Деловой и практический подход к выбору компонентов. Впрочем, принесение в жертву благородных девственниц имеет те же корни: девственность гарантирует отсутствие венерических болезней в крови, а знатность рода практически исключает пристрастие к спиртному.
Поскольку девиц голубой крови в окрестностях Мордхейма днем с огнем не сыщешь, а таких, которые бы не попробовали плотские удовольствия – и подавно, постольку для задуманного мной мероприятия пришлось искать младенца.
Конечно, дети спившихся шлюх и бродяг мне не подходили по описанным выше причинам. Однако, после довольно длительного поиска, мне удалось встретить выжившую после нападения на обоз торговца кормилицу с четырехлетним мальчиком на руках. Мне было мало дело до женщины, как, впрочем, теперь и ей до ребенка. Несколько золотых – и мальчик перекочевал в лапищи Двармо, ничуть не пугаясь его сиреневого оттенка кожи и торчащих клыков, а кормилица, спрятав деньги, исчезла в лабиринте улочек. Ее тоже можно понять – шансов выжить с ребенком на руках в таком месте, как Город Проклятых практически нет, а так она сохранила свою жизнь и жизнь ребенка, кстати, быть может, гораздо более яркую и насыщенную, чем, что ожидала бы его в родительском доме, в окружении служанок и нянек.
На мальчика у меня были свои планы, и связаны они были отнюдь не с кровавым жертвоприношением.
Позже
Все же судьба любит изощренные шутки. Сегодня она отняла у меня ребенка, но взамен показала лицо врага, того самого человека, который преследовал меня во снах.
По пути из логова, в котором я оставил ребенка, на нас напали. Ячейке пришлось разделиться, часть скрылась в руинах. Мы с Люциусом остались вдвоем, но, похоже, преследователи взяли наш след. После короткой погони мы попытались укрыться в старой часовой башне. Отчасти нам это удалось. Если бы среди нападающих не было священника, они бы промчались мимо, но именно он почуял наш след и свернул к дверям башни. Несколько человек остались сторожить внизу, а он сам вместе с одним из наемников поднялись наверх.
В открытом бою шансов против них у нас было не очень много, несмотря на силу Одержимого и позволяющую перемещаться по воздуху магию. Молитвы жрецов всегда славились своим особым действием на тех, кого коснулся Хаос, а меня он не просто коснулся, а, в какой-то степени, принял в свои объятия, лишь чудом сохранив неизменной внешность. Единственным шансом спастись было обмануть их, выиграть время и напасть внезапно.
Я слышал много рассказов о фанатичности Охотников на ведьм и воинствующих священников, и несколько раз даже общался с тамплиерами лично, встречаясь на различных светских приемах в Талабхейме. Далеко не все они, надо отдать им должное, тупы и уперты, но почти все склонны к параноидальному образу мышления, что неудивительно, учитывая специфику их работы. Это была именно та струна, за которую я решил потянуть в этот раз, чтобы спасти свою шкуру.
Забравшись на последний этаж, я оставил ребенка в углу, на полу, наведя на него самую простую и элементарную иллюзию, слегка меняющую выражение его глаз, а сам вместе с Люсиусом поднялся выше, на площадку звонаря.
Как я и предполагал, поднявшийся наверх охотник и священник в ребенке заподозрили разве что не одного из Великих Демонов, пытающегося прорваться в этот мир сквозь маленькое тельце. Святой отец истратил на него часть своей силы, а тамплиер отвлекся, помогая победить «демона». Признаться честно, я не ожидал, что они будут действовать не задумываясь, и до последнего надеялся, что ребенок не пострадает. Все же я еще не настолько извращенное хаосом чудовище, каким боятся пугать даже детей, и бессмысленных убийств не люблю. Любая смерть должна быть оправдана.
Тем не менее, это дало нам шанс и время. Люциус прыгнул на них, серьезно ранив священника и изрядно потрепав охотника. Времени добивать их у нас не было, но я зачем-то остановился и заглянул ему в лицо.
Ощущение было такое, как будто я окунул лицо в купель с вязким желе, как будто из реального мира мне удалось заглянуть прямо в свои сны. Я узнал этого человека. Человека, у чьих ног стелились крылатые псы. Человека с ледяными серыми глазами. Всего за мгновение для меня сложились кусочки мозаики, приоткрыв полную картину происходящего. Расставив все по своим местам, обозначив уготованные всем роли. Неприятное ощущение – знать свое будущее. Особенно, если оно тесно связано с твоим врагом.
Всю дорогу вниз Люциус недоумевал, почему я сохранил им жизнь. Мне сложно было бы ему это объяснить, поэтому я просто сказал, что это был личный приказ одного из членов Магистрата. Он поверил и успокоился.
С легкостью разметав стоявших у входа людей, мы скрылись среди руин.
Планы, связанные с ребенком, пришлось отложить, а учитывая увиденное в глазах того Охотника – от них и вовсе придется отказаться, просто потому, что они бессмысленны. В определенном смысле, многое изменилось, слишком многое, и мне надо над этим тщательно поразмыслить.
Позже
Колокол гудит, бьется набатом, и в каждом его ударе слышно хриплое карканье и смех. Они кружат вокруг башни, и ищут, ищут. Теперь они знают меня в лицо.

[Вакан]

А ты еретик, и это я - язычник, тебе говорю.

[Skelz]

Законопослушное или нейтральное зло?

[Винсент]

* * *
- … теперь они знают меня в лицо.
Толстошеий Соломон перелистнул еще одну страницу и сделал глоток из фляги, чтобы смягчить пересохшее горло.
- Значит… тогда это был.. все-таки… он… там... В башне…
Спорэ стремительно терял силы, хотя раны на первый взгляд были не слишком серьезными.
Где-то глубоко внизу раздался глухой рокот, и земля ощутимо задрожала. Откуда-то сверху посыпался мусор и пыль. Затем рокот перешел во все нарастающий рев, который, в свою очередь, упал до низкого, протяжного стона. Потом стало тихо.
- Вот теперь все, - прошептал Эрик, разжимая пальцы. Меч звякнул о землю, как будто недоумевая, как хозяин мог его бросить.
- Дочитывай... Я должен знать все... Теперь нам никто не помешает…

* * *
День двадцать третий

Сегодня судьба свела меня с орками. Не обычными зеленокожими обитателями предгорий, а с их более редкими краснокожими собратьями, ведущими скорее кочевой образ жизни. Я слышал о том, что их отряд довольно неплохо проявил себя в стенах Города Проклятых, добывая славу своим богам и богатства своим главным боссам, но на практике убедиться в этом до сих пор не представлялось возможным.
На площадь казней я решил заглянуть не столько из желания обогатиться, сколько из любопытства. Примерно с полгода назад я вместе с Жанеттой, урожденной баронессой Зонненвальд, придворной фрейлиной негласной «императрицы» Талабхейма, наносил визит одному графу, живущему отшельником на границе с Сильванией. Довольно интересная, хоть и неоднозначная личность, кстати говоря, но не в этом суть. Наш путь пролегал как раз через Мордхейм, тогда еще цветущий, наполненный жизнью и яркими красками, которые, впрочем, меня мало интересовали учитывая комфортабельность кареты, чувственность баронессы и тот факт, что кроме меня и нее внутри никого больше не было.
Выглянуть же наружу меня заставил крик толпы – мы как раз проезжали мимо площади казней. В принципе сказать, что я видел много смертей, в том числе вызываемых исполнением какого-либо приговора – значит не сказать ничего. Но всегда существует вероятность того, что человеческий мозг изобретет что-то еще более интересное, удивительное и будоражащее чувства. Что-то, что заставит толпу, уже привычную к банальным пляскам на веревке, инквизиторским кострам и когтям хищников, вздрогнуть и хоть на миг задержать дыхание, наслаждаясь волной прокатывающегося по телу адреналина. В мелких и пограничных городах, где у власти стоят, как правило, бывшие военные чины, правосудие не отличается разнообразием. Топор, виселица. В редких случаях колесование или костер. Правителей мало интересует процесс. Им важен результат и тот страх, который факт казни должен внушить в потенциальных преступников и простых граждан. А потому качество очень часто у них с лихвой компенсируется количеством.
В городах покрупнее, избалованных вниманием торговых гильдий, обласканных знатью, притягивающих к себе деньги и власть, правители быстро учатся получать от казней определенное удовольствие, поражая подданных изобретательностью и разнообразием идей. Впрочем, перспектива стать подопытной крысой для очередного механизма, далеко не всегда исполняющего свои функции качественно, удерживает от криминала порой гораздо надежнее, чем угроза обычного, в чем-то привычного и родного, палаческого топора или пеньковой веревки.
В этот раз мне повезло. Я попросил возниц остановить карету и, несмотря на явное недовольство баронессы, выбрался наружу и подошел поближе. Похоже, здешняя знать привлекала к делу немалые людские ресурсы в лице изобретателей и проектировщиков, по-видимому, многим из них обещая защиту от цепких лап инквизиции, горящей желанием отправить на костер все, что они не могут объяснить, даже если это всего лишь заводная канарейка. А вслед за своими творениями, как правило, отправляются и творцы. Здесь же безумные изобретатели обрели второй дом, обильно и регулярно снабжая приспешников графа Штайнхардта результатами своего интеллектуального труда. К слову сказать – в первую очередь направленного на деструктивные цели армии и правосудия.
Конкретно в этот раз мое внимание привлекла весьма занятная конструкция, возвышающаяся прямо в центре эшафота. Вокруг, конечно, были и обычные, привычные глазу уголки виселиц, и покрытый зарубками кусок дерева, но они, скорее, использовались в исключительных случаях и для разогрева толпы.
Конструкция же возвышалась над помостом на добрых тринадцать футов и представляла из себя две массивные балки, стоящие вертикально, между которыми было закреплено направленное вниз лезвие. Этот импровизированный топор легко поднимался вверх и ровно падал вниз благодаря выточенным в балках канавкам. А внизу были приделаны обычные колодки, хотя отверстие в них было только для головы. Довершала картину небольшая скамеечка, приставленная к колодкам с одной стороны. С другой стороны стояла плетеная, украшенная цветами корзинка. Удивительно простое и элегантное сооружение, позволяющее не только облегчить работу палача (даже самые выносливые из которых начинали в итоге уставать, если казнь была массовой), но и ускорить сам процесс, экономя время и судебных исполнителей, и собравшихся вокруг людей. Я смотрел на механизм несколько минут, стараясь запомнить все детали, пока разобиженная Жанетта не втащила меня обратно в карету, захлопнув дверь, прикрикнув на кучера и окончательно заслонив мне обзор великолепными округлостями своего прекрасного тела.
В тот день, когда я встретил орков, я, собственно, и хотел посмотреть на то, что осталось от занятной конструкции, и, возможно, увидеть что-то новое – вряд ли у людей после катастрофы было много времени и желания заниматься уничтожением ни в чем не повинных деревянных исполнителей законов живых. Нового ничего не было, зато в руинах на другой стороне площади я заметил крысолюдов. И не случайных разведчиков, а небольшой отряд, даже скорее армию. Для меня они все на одно лицо, точнее морду, так что сказать, была ли это одна группа, или несколько, объединивших свои силы, я не смог.
Орки же нарисовались совсем рядом, громко и с удовольствием громя остаток какого-то магазинчика, в мирное время, наверняка, снабжавшего любителей острых зрелищ всевозможной едой и напитками, дабы не упустить выгоду от такого скопления народа.
Видя, что крысы явно готовятся напасть на орков, я пошел на весьма рискованный шаг. Когда самый большой орк проходил мимо пролома в стене магазина, таща на плече бочонок с непонятным содержимым, я громко свистнул. И когда он обернулся, оскалившись – указал в ту сторону, где копошились мохнатые твари.
К счастью, цвет кожи, похоже, сильно влияет на орочий интеллект. Во всяком случае, осмотрев стоящих рядом со мной бойцов, а затем мелькающие по всей ширине площади тени, он быстро оценил, откуда исходит реальная угроза, и стал отдавать своим парням приказы, сопровождая их тычками и пинками. Очень быстро они все оказались на улице: впереди огромный тролль, следом – пищащие и хихикающие гоблины. Остальные орки растянулись цепью, достали луки и приготовились к схватке. Босс, обернувшись, дал мне знаками понять, чтобы мы не вмешивались, достал свою устрашающего вида чоппу, и бросился вперед.
Орки действительно отважные бойцы. Они никогда не уступят более слабому врагу, но в этот раз в ход вмешалась магия, и рогатая крыса явно благоволила своим выродкам.
Яркая зеленая вспышка заставила тролля упасть на камни мостовой, корчась в судорогах, катаясь по земле и пытаясь погасить прыгающие по его шкуре огоньки. Оставшись без прикрытия, гоблины заколебались, а потом изо всех щелей на них бросились крысы. Орки сражались яростно и бесстрашно, но численный перевес был явно не на их стороне. Надо отдать им должное – они не бросились в панике бежать. Подхватив раненого тролля, они, огрызаясь и прикрываясь выстрелами из луков, отступили.
Мне тоже пришлось последовать за ними, но, к сожалению, при этом меня догнала вторая волна крысолюдов, по-видимому, шедшая в обход. Абдулла, с рычанием вставший на их пути и позволивший уйти остальным, получил удар клинком в грудь, а потом серая масса накрыла его тело. Пожалуй, это единственное существо в Городе Проклятых, не считая поводыря крылатых псов, которое вызывало у меня столь неподдельный интерес. Впрочем, у меня осталась его книга, и хотя гораздо больше знаний было в его голове – даже она может принести мне пользу.
Нам пришлось отступить, и это совершенно не прибавило мне любви к хвостатым уродцам, безнаказанно расплодившимся под улицами Мордхейма, в то время как все остальные старательно и слепо видели угрозу лишь в растущем могуществе орков.
Позже
Похоже, в рядах магистров у меня появился недоброжелатель. Явных признаков этого я пока не нахожу, но некоторые моменты заставляют меня насторожиться. Внезапное изменение отношения ко мне со стороны некоторых членов магистрата, небольшие неудачи в ряде мелких проектов – все это заставляет меня думать о том, что кто-то либо просто недоволен моим подъемом среди прочих магистров, либо что-то заподозрил, а это гораздо хуже. Сегодня же надо отправить фамильяра прогуляться по покоям некоторых личностей. Не хотелось бы, чтобы так долго составляемая мозаика рассыпалась из-за того, что чьи-то амбиции оказались слегка поджаты моей деятельностью.
Позже
Я касался его лица. Я видел его лицо. Теперь я вижу его сны. Я знаю, чего он боится, и знаю, какой груз несет на себе. Что ж, крылатые псы не защитят тебя, потому что теперь я знаю, куда надо бить. Они не спасут тебя, когда мы встретимся на заснеженном берегу черной лесной реки…

[Винсент]

День двадцать четвертый

Мои руки кричат. Я вижу, как они стареют, как кожа на них покрывается пигментными пятнами, коричневыми, как лепестки давно завядшей, когда-то кроваво-красной розы, как по ним, словно трещины по стеклу, разбегается сеть морщинок, как заостряются кости на костяшках, становясь похожими на плоть мумии, на чей скелет натянуты одежды когда-то живой плоти.
Я вижу, как ладони бледнеют, когда в них перестает циркулировать кровь, как по ним, словно капнувшие на влажную поверхность чернила, растекаются темные пятна мертвеющий плоти.
Я еще могу шевелить пальцами, с которых уже слезла кожа, обнажая остатки мяса, но не связанные сухожилиями фаланги слушаются плохо, норовя оторваться и упасть вниз, в клубящуюся под ногами темноту. Клубящуюся сотнями крылатых псов, которые извиваются, подобно змеям, высовывая черные языки и скаля черные клыки. В темноту, в которой то и дело, словно звезды, вспыхивают их ониксовые глаза…
Я сплю, и мои сны сторожат сотни воронов с человеческими лицами и ледяными серыми глазами.
Я сплю, и во сне со мной разговаривает Николетта.
Позже
Густав, мой добрый друг Густав. Член Магистрата, недавно вступивший в должность, с которым до этого мы проводили много времени в беседах и обсуждении книг и последних событий в городе. Густав, которому я почти стал доверять, насколько может доверять кому либо такой человек, как я. Густав, глаза которого были полны изумления и боли, когда моя левая рука по-дружески легла ему на плечо, а правая вонзила острый кинжал между ребер. Не под углом и вверх, направляя острие прямо в сердце, а чуть в сторону, пробивая легкое насквозь, заставляя тело неметь, а ноги подкашиваться. Я смотрел в его глаза, как в чаши, наполненные страданием. Я пил из них, каждый глоток сопровождая словами. Я говорил ему о вещах, которых он лишился, карьере, на вершину которой он так и не поднялся. Каждое слово впивалось в него, рвало его на куски, потому что он был переполнен честолюбием и тщеславием. Он жаждал власти, но теперь все его планы, которые он вынашивал, все схемы, которые он продумывал, чтобы достигнуть вершин – все это в один миг превратилось в пыль, которая убегала сквозь его пальцы так же, как воздух из пробитого легкого. А их место занимало осознание того, что этим планам никогда не суждено сбыться. Точно также, как место воздуха в легких занимала кровь из пронзенной клинком intercostales posteriors arteriae.
Я могу простить ошибки, сделанные случайно. Я могу простить действия, направленные против меня, но вызванные сложившимися обстоятельствами, если человек того заслуживает.
Но я никогда не прощаю предательства.
Фамильяр может не только жалить ядом и незаметно пробираться в покои других людей. Он может также улавливать их мысли и эмоции. И передавать затем хозяину.
А в своем жилище Густав эмоций и мыслей не скрывал. И встреча с капитаном Охотников на ведьм занимала в них не последнее место.
Позже
Сегодня на закате Культ падет. Завершающие штрихи, венчающие многодневный труд художника, последние мазки, придающие полотну глубину и смысл. Кусочек мозаики, дающий ключ к разгадке многоцветия хаотично расположенных стеклышек.
С самого момента моего прибытия в Мордхейм я тщательно собирал и анализировал информацию, пытаясь понять, что же есть Культ на самом деле, отыскивая его слабые и сильные места, как каменотес отыскивает малейшие трещинки в благородном мраморе для того, чтобы наметить места для ударов резца. По крупицам я выстраивал картину происходящего в Городе Проклятых, находил причины и последствия событий.
Для взгляда со стороны в Мордхейме все предельно просто: есть разрушенный город, наполненный еще не разграбленными сокровищами прошлых обитателей и осколками светящегося камня, порой стоящего гораздо больше всех этих сокровищ вместе взятых. Есть искатели приключений, отчаянные люди, которым нечего терять, и которые готовы рисковать своими жизнями ради славы и наживы. Есть ужасные мутанты и чудовища, защищающие свои богатства от посягательств всего этого алчного и ненасытного сброда. И вокруг этого треугольника вращается все остальное. Всех устраивает такое положение вещей: для людей есть враг, препятствие, стоящее между ними и несметными сокровищами, а для Культа есть аура ужаса и страха, дающая им возможность спокойно заниматься своими делами.
А еще есть камень. Зеленоватые, полупрозрачные осколки, в темноте ярко мерцающие колдовским светом. Существует немало людей, готовых платить за эти куски приличные деньги, а значит, будут и те. кто готов ради этих денег пойти на риск. И у них на пути встанут ужасные мутанты, готовые клешнями и клыками защищать то, что принадлежит им.
Логика простых людей такая же простая. Если Камень вызывает мутации, значит в первую очередь он, естественно, нужен самим мутантам. Для усиления своих способностей, для темных отвратительных ритуалов, а самое главное – для подношения повелителю всех культистов, Лорду Теней, который глубоко в Яме копит силы для того, чтобы однажды с ревом выйти наружу, сея хаос и разрушение. И только отряды отважных рейкландцев, мариенбуржцев, сестер битвы и еще боги знают кого способны противостоять этому чудовищу.
Вот такая вот детская сказка, в меру интересная, но наивная и монохромная. Есть 2хорошие» и есть «плохие». Тот факт, что упомянутые наемники порой оказываются страшней мутантов, ставших таковыми по несчастливому стечению обстоятельств, никого не волнует.
Также мало кто задает себе вопрос, что будет с Культистами, когда повелитель теней наберет достаточно силы. Они тоже выйдут на улицы и пойдут крестовым походом, сжигая деревни и города, пожирая младенцев и распространяя заразу Хаоса? Я бы с удовольствием посмотрел на этот балаган.
Все выдумки про Культ правы в одном: чтобы набрать достаточно силы, Повелителю теней и вправду нужен Камень.
И именно поэтому магистрат делает все возможное, чтобы камень к нему не попал. Потому что в случае пробуждения Повелителя, первыми пострадают сами пробудившие его.
Легенда о сборе камня для Лорда скармливается молодым магистрам, чтобы вселить в них веру в то, что они делают. Дать им цель. Ну и, конечно, для того, чтобы хотя бы часть камня гарантировано попадала в хранилище Магистрата. Оставшуюся часть успешно выносят за пределы городских стен те самые отважные наемники. Зачем делиться своей властью (и, скорее всего, жизнью) с непонятной сущностью?
Когда Повелитель Теней только появился, он действительно был очень силен благодаря проникшей в него энергии метеорита. Но то была разовая вспышка. Те немногие, кто пошел за ним сразу, стали, впоследствии, первыми магистрами, но чем больше камня поглощал Повелитель – тем сильнее он становился. А вместе с этим все быстрее терялся его человеческий облик. И когда он стал опасен для самих магистров, было принято решение запереть его в Яме, наложив магические оковы и прекратив поставку Камня. К этому моменту сама организация уже была довольно обширной (в первые дни после падения метеорита количество зараженных мутациями и просто желающих отомстить существующему строю было просто огромным), и чтобы избежать ее раскола и краха, было принято факт заточения Повелителя держать в строжайшей тайне.
Тем не менее, в самом кратере хватало осколков, так что Лорд все равно становился сильнее, хоть и не такими темпами, как раньше. Это требовало постоянных усилий от магистрата по укреплению защитных заклинаний, усилению старых и разработке новых. Они попали в замкнутый круг: деваться из Города было некуда, а в самом городе им приходилось быть стражниками весьма злопамятной сущности, которая, освободившись, пойдет уничтожать в первую очередь не яйцеголовых жрецов Сигмара и посягнувших на сокровища наемников, а тех, кто его сдерживал.
Этот экскурс в историю культа я получил от старших членов Магистрата, давших добро на мое вступление в их ряды, а также из бесед с Николеттой, которая знала гораздо больше, чем все магистры вместе взятые, но, тем не менее, не спешила делиться своими секретами.
Такая ситуация заставляет культ топтаться на одном месте, лишает его возможности развиваться и двигаться дальше. Будучи привязанным к своему узнику, Культ оказывается скован по рукам и ногам.
Если избавиться от груза – двигаться дальше будет легче.
А потому сегодня вечером я нанесу решающий удар. Сегодня на закате падет Повелитель Теней.