| 09 сентября 2015 |
| 11:58 - некоторые странички из прошлого Федерико Роканегро
|
Извлечения из легенды персонажа, слегка переработанные.
Всё это кроме первой истории имело мало шансов сыграть напрямую, скорее оно могло повлиять на принятие решений.
Имя Федерико Роканегро.
Возраст 40 лет
Брачный статус: холост
Род занятий: врач, хирург, при необходимости эксперт-патологоанатом. Лейтенант военно-медицинской службы в отставке.
Cмуглый брюнет, лысеет. Хромает- последствие ранения.
Циничен. Порою не сдержан на язык.
Убежден, что мир мог бы быть сильно лучше, чем он есть, но люди сами сознательно либо по глупости (второе чаще) делают его не слишком приветливым и счастливым местом. Как следствие умным и порядочным людям приходится выбирать: принимать реальность или жить в собственном вымысле. Второе обычно короче.
Ценит героизм и отвагу, но презирает неоправданное безрассудство. Господь каждому дал ум, чтобы оценивать риски и шансы.
Жизнь – единственная из «высших ценностей», которую человек в силах «потрогать руками». Она хрупка и ее надо беречь. Все прочие ценности мимолетны и неуловимы и слишком легко проигрывают ценностям обыденным – богатству, власти, силе.
Легенда Роканегро по большому счету состояла из четырех основных фактов, три из которых представлены ниже.
|
|
|
|
« Предыдущая запись |
Вернуться к записям |
Следующая запись »
|
|
| Комментарии |
| Heruer |
09 сентября 2015 11:59
|
Модератор
|
Federico y la Muerte
Федерико Роканегро встретил смерть около полуночи 2 ноября 1885 года.
Весной 1885 года 14й пехотный полк, в котором служил Федерико Роканегро был перекинут на Юкатан.
Полуостров давно тлел огнем, с 1847 года здесь то затухало, то вновь вспыхивало ярчайшим пламенем восстание «говорящих крестов».
https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%AE%D0%BA%...%80%D0%B0%D1%81
В этот период сами «крусоб» в тот момент в очередной раз пошли на мировую и не показывали носа из Чан-Санта-Крус. Установилось хрупкое равновесие. Правительственных сил не хватало для марш-броска через сельву к столице майя, а крусоб не было возможности выкинуть федералов с полуострова. Нашей задачей было постоянное патрулирование дорог и военное вмешательство там, где проливалась кровь креолов, солдат, офицеров, мексиканских граждан.
Но кроме кросуб на Юкатане хватало и других сил, которые не подчинялись Чан-Санта-Крус. Ишканха были вроде как за нас, но заключалось это главным образом в том, что они ходили в церковь и стреляли в крестопоклонников, если те приближались к их территориям. За такую лояльность федеральное правительство поставляло Ишканха оружие и боеприпасы, а иногда и деньжат подкидывало.
А вот Икаиче охотно бились как против крусоб, так и против нас, засев в непроходимой сельве. К моменту, когда туда попал я, они уже добрых шестнадцать лет не подчинялись Мехико. Они даже напали на британский Гондурас, где, правда, получили серьезный отпор.
Впрочем и сами юкатеки, местные креолы, в интересах которых сюда пришла федеральная армия, на самом деле себе на уме, спят и видят, как бы сделать Юкатан независимой от Мехико республикой.
Вот там на Юкатане я и столкнулся со смертью лицом к лицу.
В конце октября на одной из дорог икаиче напали на передвигавшийся с небольшой охраной фургон с важным грузом. Они захватили 30 винтовок и много боеприпасов, а также, как я понимаю, некоторую сумму, не самую большую, но достаточно внушительную. Погибли 8 мексиканских солдат, сержант и лейтенант правительственных войск.
Полковник Диего Веласкес поставил задачу «порядок восстановить, виновных истребить, утраченное вернуть». Крутой нрав полковника дал о себе знать в первом же поселении на слабо контролируемой правительством территории, где Веласкес не церемонился на допросе вождей и всех, кого он счел «могущими обладать сведениями». Возможно, он и был прав в том смысле, что слухи среди индейцев распространяются стремительно словно бы по воздуху, но с другой стороны, я не был готов оправдать применение пыток во всяком случае повальное и сходу. Оставив искалеченных и умирающих пленников солдаты Веласкеса двинулись к Тулум-Пече - большой деревне (или маленькому городку), в который по полученным сведениям майя икаиче отвезли захваченное оружие.
Веласкес исходил из того, что у индейцев не может быть много обученных кадров и стремительным маршем двинулся к поселению.
Тулум-Пече 1 ноября мы атаковали практически «с марша». Деревню защищал неплохой частокол, из-за которого защитники отчаянно отстреливались, но на стороне федеральных войск были выучка, дисциплина и превосходящие силы. Вечером Веласкес вошел в деревню.
Работы у меня в тот день было немало. У нас было под два десятка раненых разной степени тяжести. Кроме того, пятерых мы потеряли убитыми, включая одного офицера. Тем же вечером Веласкес расстрелял вожаков и непосредственных участников нападения на конвой, но сохранил жизни всем, кто добровольно сложил оружие. Я воспользовался затишьем в битве и в работе, чтобы оказать помощь и второй стороне. У индейцев было куда больше пострадавших, а занималась ими старая индианка, которой помогали несколько помоложе. Один взгляд на их работу вкладывал в слово «старомодный» новое значение.
Тем не менее, убедившись, что «теуль» действительно пытается помочь, индианки позволили принять участие в лечении. Я провозился там допоздна и отправился к месту своего ночлега уже в темноте. Тогда-то и сучилось нападение.
Как потом выяснилось, Веласкес поспешил с расстрелами. Ему бы провести полноценый допрос в своей манере, как он любит, растормошить индейцев и выяснить: дюжина отчаянных головорезов, умеющих обращаться с огнестрельным оружием вышла из селения через тайный ход. Вышла и может вернуться обратно. Я проходил мимо одного из костров, у которого дежурили часовые, когда послышались выстрелы. Я успел только повернуться и потянуться к револьверу, когда почувствовал резкую боль и начал оседать. В этот момент мой живот по ощущениям словно бы взорвался, и мир быстро стал сначала багровым, а потом черным. Всё исчезло, и только удар головой о землю я почувствовал и без сознания. Было около полуночи 2 ноября 1885 года.
Я бредил или видел полуреальный сон, или периодически вываливался из забытья в реальность. Я лежал на циновке, в индейском шалаше. Клубился едкий дым – жгли еловые ветви. Вокруг меня суетились индианки. Та самая старая индианка, что лечила раненых индейцев, что-то шептала и пела. Я не слишком хорошо понимал местное наречие, несколько слов. Она пела про исцеление, что-то требовала от меня (да я не мог пошевелить и мизинцем на ноге), призывала красных, белых и синих духов, еще Бог его знает кого, она возилась с раной на моем животе, и я снова проваливался в небытие. Я что-то говорил.
А потом было совсем странное видение. Будто бы старуха-индианка и еще одна женщина, которую я видел всего раз в жизни – на похоронах моего отца отошли от меня, уселись и одна из них достала узелок и высыпала в тазовидный сосуд много-много игральных костей – черных и белых. Потом, пререкаясь, они набрали из сосуда сколько-то в руки и несколько раз кинули их. А я очнулся, старуха-шаманка подошла и заявила мне «теперь ты здоров!», и я снова потерял сознание.
Утром я обнаружил, что рана на животе залеплена какой-то грязью вперемешку с листьями, а старая индианка приветливо улыбалась и что-то бормотала. Дикарка, как я выяснил, ни бельмеса не знала по-испански. Но по крайней мере ее навыков хватило, чтобы обезопасить и заштопать рану, которую я сам мог бы счесть смертельной. Покидая деревню несколько дней спустя, я оставил ей фляжку текилы и кое-что из аптечки. Не знаю, сумела ли она понять подлинную ценность медикаментов и перевязочного материала.
По итогу лечения моя рана стремительно заживала, что я был склонен объяснять свойствами целебных растений, известных индейцам. Была бы эта рана подвластна моему врачебному искусству? Не уверен.
Я был озадачен видением игры в кости. Она не могла быть реальностью. Разумеется, вторым игроком никак не могла быть женщина, которую я видел на похоронах отца. Это мой мозг просто показывал мне приятные картинки. Тем не менее, получив краткий отпуск, я провел его на родине отца. И я разыскал ту вдову с похорон. Она улыбалась при встрече. «Что значат ваши слова «он не захотел воспользоваться вторым шансом?», - спросил я. И то, что она мне рассказала перевернуло все мое представление о жизни, смерти, болезни и лечении. В общем уезжал я обратно в полк с мешочком игральных костей.
|
|
|
| Heruer |
09 сентября 2015 12:00
|
Модератор
|
Buenos días, Chakomecho
Вскоре после этого наш полк кинули против Кахеме. Яки были второй головной болью правительства после майя. Второй по порядку, но не по значению. Эти индейцы, жившие главным образом в штате Сонора, восставали бессчетное количество раз. Где-то с 1868 года очаг восстания тлел непрерывно – стреляли то в одной месте, то в другом. Но этой весной началась полноценная партизанская война.
Многие яки в последние годы потеряли землю, а следом и работу – землевладельцы могли найти более дешевую рабочую силу. А в мелком ремесле их вытесняли неведомо откуда понаехавшие узкоглазые азиаты. Доведенные до отчаяния яки взялись за оружие. Их вождем был Кахеме – в прошлом опытный солдат правительственных войск, а теперь – повстанческий генерал.
Он вел свою войну уже под десяток лет. Несколько раз его пытались схватить, но он неизменно ускользал и неоднократно давал прикурить федеральной армии. В 1885 году казалось, что Кахеме приутих и распустил своих людей: нападения на ранчо прекратились, на дорогах стало спокойно. Но с началом нового года кровь снова полилась.
В апреле 14й пехотный полк вошел в Кокорит, а затем мы двинулись к Эль-Анил, который предстояло осадить и взять.
Утром 2 мая 1886 года 1й батальон 14 пехотного полка под командованием подполковника Фернандо Итильо-и-Ривера вошел в деревушку Чакомечо. Два дня пути перед этим селением наш батальон неоднократно подвергался обстрелу с предгорий и из зарослей. Выстрелы были не слишком интенсивны, как видно нападавших было немного, но они повторялись снова и снова на нашем маршруте. За два дня марша у нас образовалось двое убитых, двенадцать раненых, один из них – сержант – тяжелый.
А накануне вечером на тропе была настоящая перестрелка: огонь был беглый, мы потеряли еще троих на месте, добавилось шесть раненых. Противник уносил своих убитых, если они и были. За два дня мы так и не сумели допросить никого из нападавших. Одним словом, мы были без понятия, где у нападавших логово, откуда они выдвигаются к нам, но все были уже на взводе.
Когда мы вошли в Чакомечо ни подполковник, ни кто другой из офицеров не отдавал приказов. Все случилось как-то само собой. В доброй половине лиц я видел злобу и желание мести. В деревне было мало взрослых мужчин, в основном женщины и дети. Понадобилось меньше часа, чтобы Чакомечо навсегда перестала существовать. Сколько было жертв? Думаю, не меньше сорока человек, я не считал. Знаете, это была та ситуация, когда бесполезно было хватать солдат за руки и кричать, что вы делаете? Все, что реально можно было делать: не мешать, и смотреть а есть ли возможность дать кому-то бежать. Возможности не было. Я не отнял ни одной жизни в тот день, но кровь Чакомечо пролилась и на мой мундир, а пожар Чакомечо опалил и меня.
Не знаю, что было в рапортах. Могу только подозревать, что все доводы о реальности подозрений в причастности жителей деревни в укрытии партизан были приведены. Это могло оправдать нападение на деревню, конечно, но вряд ли это оправдывает резню. Но я хорошо запомнил, как загнанность, страх и угроза близкой смерти превращает человека в обычного зверя и как позже он снова ходит как ни в чем не бывало. Они снова нормальные люди, как будто и не было случившегося. Они не похожи на мерзавцев и негодяев, их зло просто всегда с ними, лежит свернувшись калачиком в потаенных уголках души. Как и мое – со мной.
Но иногда что-то в душе человека поднимается над внутренними демонами, чтобы совершить еще большее зло. Так случилось с лейтенантом Аурелиано Буэндиа, который служил в первом батальоне 14-го пехотного полка. После резни в Чакомечо, Аурелиано, обычно интеллигентный, умный и приятный мужчина, был похож на чудовище. Его мундир был пропитан кровью, в глазах стояла животная ярость, за которой прятался такой же животный ужас.
Почти сутки он не мог говорить - лежал в углу армейской палатки. Он не переоделся, даже не умылся - так и лежал весь в запекшейся крови, страшный, дурно пахнущий. Его била дрожь, иногда его тело выгибалось в конвульсиях. Он кричал, что его голова раскалывается. Под утро у него начался сильный жар и бред.
Когда батальон уходил от Чакомечо - Аурелиано оставили. Командир счел, что он сошел с ума или подхватил какую-то заразу - в любом случае толку от него уже не будет. Федерико попытался осмотреть Аурелиано - и с сожалением признал, что вероятнее всего этот человек болен брюшным тифом и действительно его лучше оставить.
Трибунала не было. Нас потихоньку переформировали, пораскидывали по разным частям и то не всех. Я оставался в 14м пехотном полку. Офицер военно-медицинской службы и даже не приписанный именно к первому батальону – вряд ли что-то могло повредить моей репутации. Что-то кроме одного: было достаточно свидетелей тому, что в тот день я был там.
|
|
|
| Heruer |
09 сентября 2015 12:01
|
Модератор
|
La pusilanimidad
Какими бы талантами не обладал Кахеме, каким бездарями не были бы наши полковники и генералы, он не мог в одиночку с горсткой отважных, но плохо вооруженных индейцев, обладавших отвагой, но не выучкой противостоять федеральным властям вечно.
Кахеме был из тех офицеров, которых сделала генералами война, а не толстый кошелек и родственные связи. Мы часто натыкались на американское оружие у индейцев, солдаты не сомневались, что гринго охотно снабжают индейцев.
Но однажды удача изменила индейцу, и он был схвачен. Его допросило сам губернатор – генерал Рамон Корраль. После допроса Кахеме перевозили по реке на канонерской лодке «Демократа», время от времени доставляя в поселения яки. Демонстрацией пленного вождя власти рассчитывали успокоить индейцев.
23 апреля 1887 года меня вызвали к полковнику Веласкесу.
- Нужна ваша помощь, лейтенант. Сегодня утром при попытке к бегству был застрелен Кахеме. От вас нужно медицинское заключение. Они там в глуши без медика, скоро пойдут слухи и нам надо погасить волнение в зародыше. Вы тут самый близкий к месту врач. Нужно съездить, все осмотреть и подписать как там было дело.
Дело было паршиво. Идея примирения с яки путем демонстрации им покорного и плененного вождя умерла. Кахеме был личным пленником губернатора Соноры Рамона Корраля и я полагал, что причастным не сносить головы за такую утрату.
Я поспешил покинуть городишко, где мы стояли и провел в дороге всю ночь в сопровождении пары солдат и сержанта. К полудню следующего дня – 24 апреля меня привезли в местечко Трес Крушес де Чуманпако. Неподалеку от этих трех стоящих там деревянных крестов вождя яки и застрелили.
Меня встретил лейтенант Клементе Патиньо эль Медано, мой ровесник, который командовал конвоированием Кахеме. Лейтенант рассказал, что Кахеме вели к лодке двое конвойных. Ему доверяли, потому его руки были связаны, а ноги свободны. Очевидно, индейцу удалось ослабить узлы на запястьях и, улучив момент, он оттолкнул одного из конвойных и кинулся к кустарнику, надеясь скрыться в джунглях. Конвойные открыли огонь.
Я глянул на место гибели. Там потопталось за вчера много народу. В принципе оставшиеся следы крови могли свидетельствовать в пользу озвученной версии. Оставалось только осмотреть тело и составить заключение.
Труп индейца был помещен на канонерку. Он был несомненно и окончательно мертв. Эту часть заключения было бы написать очень легко. Лейтенант Патиньо не позволил мне остаться наедине с телом, хоть я и говорил, что мне лучше работается в одиночку. Максимум на что он согласился – чтобы его люди оставили нас в помещении наедине с трупом. Мне не понадобилось много времени.
– «Лейтенант, здесь что-то не так. В этого индейца стреляли семь раз. Из трех, как я полагаю, а не из двух единиц оружия. Одна пуля попала ему в сердце и вошла спереди. Думаю, этот выстрел был произведен в упор. Полагаю, что этот выстрел был первым, а пуля была выпущена из револьвера, а не из винтовки. Допускаю, что первый выстрел стал смертельным, а шесть остальных были посмертными, хотя произведены вскоре после наступления смерти. Все это весьма поверхностные наблюдения, для большей уверенности мне нужно произвести необходимые замеры и более тщательное исследование. Иными словами мне нужно как минимум время, а возможно и лучшие условия.
Патиньо улыбался.
- Вы понимаете, Роканегро, как раз, времени-то у нас и нет. Губернатор Корраль желает как можно скорее поставить точку. У меня приказ передать тело этим яки, чтобы они могли похоронить его с почестями. Все, что мне нужно от вас – бумага, где подтверждается, что Кахеме мертв и что причиной его смерти стали многочисленные пулевые ранения. Семь пуль говорите? Пусть будет семь. Веласкес ведь тоже ждет вас как можно скорее? Вот и отправляйтесь. Подписывайте и отправляйтесь.
- Давайте на чистоту, Патиньо, что здесь случилось?
- Здесь случилось то, что должно было случиться и это все, что вам, Роканегро, следует знать. Пленник пытался бежать – пленник был убит. Это война и решения принимаются быстро. Хорошо, что наш губернатор не чужой для армии человек. Рассусоливать нечего, бывает всякое. Ну представьте, что вы изложите в рапорте свою версию – со всеми витиеватыми «может быть» или «вероятно», как изложили ее мне, или может быть прямо заявите, что «версия Патиньо не соответствует действительности». Кому вы понесете эту версию? Своему полковнику Веласкесу? Или моему командиру? Может попробуете добраться до губернатора? Они все уже в курсе моей версии. Они все согласны с моей версией – назовем это так. Мы уже готовы двигаться дальше – хоронить чертова индейца и успокаивать несогласных. А вы потребуете остановить похороны, начнете ковыряться в теле. Яки будут пытаться отбить тело. Потом вас приедут перепроверять. Кому это сейчас нужно?
Я глянул на него исподлобья
- Истине, - глухо ответил я. И пока он хохотал, я принялся писать.
Кахеме, этот индеец не был мне братом или другом. А истина, которую я так неожиданно для самого себя упомянул, никогда не была для меня какой-то особой ценностью. Мир устроен иначе. В нем нет даже справедливости. Вернее, она есть, но для избранных, верхушки, власть имущих. А остальным приходится выгрызать ее со всех сил. Стремясь к справедливости для себя, к лучшей доли и достойно жизни мы столько раз по ходу дела насилуем истину как самую дешевую шлюху, не стоящую названной ею цены. Нет, я не собирался воевать за пустые идеалы. Я просто напомнил Патиньо о том, что мир мог бы – просто мог бы быть устроен немного лучше.
Мое заключение было малодушным. Оно было витиеватым и содержало множество «может быть» и «вероятно». Я не считаю это трусостью. Я ничего не боялся, я просто не хотел вести бессмысленную борьбу. Кому там была нужна истина? А тем более сомнение – ведь положа руку на сердце я только предполагал, что версия Патиньо – ложь. Эти сомнения не нужны были никому из тех, кто носил мундир одного цвета со мной. Сам ли губернатор Корраль изменил планы и решил отказаться от демонстрации Кахеме соплеменникам или кто-то пониже его переиграл ситуацию по своему – в любому случае все решалось на той высоте, куда я не мог бы запрыгнуть. На моей стороне не было союзников. Одним росчерклом пера перейти на сторону тех, кто из сельвы или предгорий стреляет в меня и моих сослуживцев? Чего ради? Кахеме просто не повезло оказаться в условиях, когда за него некому было бросить кости.
Я написал, что с учетом всех условий, в которых был произведен осмотр места и тела, обстоятельства в целом свидетельствуют о том, что Кахеме мог быть убит при попытке к бегству. Какое из его ранений было смертельным, установить не удалось, но все они нанесены в очень близкое время.
Я вернулся и обо всем доложил Веласкесу.
- забудьте обо всем, эта история закончилась. Труп Кахеме едет по вашим следам. Его везут в Кокорит и там передадут яки. Без своего вожака они вскоре сложат оружие.
Веласкес был и прав, и нет.
Прав он был потому, что яки и вправду практически прекратили свое восстание. Многие разоружились. Пытались как-то жить – без земли и без будущего. Кто-то даже пошел в правительственную армию.
Не прав он был потому, что выстрелы продолжались и в одной из последующих стычек с яки 7 октября 1887 года я был ранен в ногу и эта рана уволила меня с военной службы. Война продолжалась, но не для меня.
Спорить было бесполезно.
- я слышал ваши доводы – говорил Веласкес – но пока хромота не прошла, к службе вы не пригодны. Правительство назначит вам пенсию, вы герой войны, Мексика вас не забудет. Займитесь мирной жизнью.
Когда я просил оставить меня в армии, не отправлять на полунищенское существование, полковник объяснил мне больше
- генерал Мартинез инициирует расследование действий лейтенанта Патиньо. Езжайте отсюда прочь, пусть о вас поскорее забудут. Всплывет Кахеме, за ним всплывет Чакомечо и прощай любая пенсия.
- А так не всплывет?
- Так не всплывет. Вас не будет, вы останетесь строчкой в одних бумагах и ничем в других. Вот и все.
Не знаю, что именно он сделал, а чего не сделал, но с тех пор ни разу не всплывала, ни одна из этих историй. Я не был повинен ни в одной из них, но, пожалуй, мне было чего стыдиться. Я так и не выяснил, кто приказал убить Кахеме, но искать следовало бы среди тех, у кого на мундирах много золота, и чьи кошельки пополнились, когда соратники вождя были проданы на плантации Юкатана.
|
|
|
| Razor |
09 сентября 2015 13:55
|
Модератор
|
Доктор стыдится, что не выяснил кто заказал индейца, но при этом не парится за больного товарища по оружию, которого оставил умирать  Или я что-то неправильно понял?
|
|
|
| Heruer |
09 сентября 2015 14:49
|
Модератор
|
Razor
уже 7 лет как не парится: Аурелиано жив, здоров и отонзурен. Это персонаж Манфреда
Этот абзац, который я выделил курсивом, мне вписали мастера.
|
|
|
| Razor |
09 сентября 2015 15:00
|
Модератор
|
А... понял, спасибо.
Мне тоже вписали абзац, который по сути своей противоречил персонажу. Был бы я на связи в последнюю неделю перед игрой, я бы что-нибудь с этим сделал, а так неувязка вышла.
|
|
|
|
|
|
|
июнь |
| пн |
вт |
ср |
чт |
пт |
сб |
вс |
| | | | 1 | 2 | 3 | 4 | | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | | |
|
