...Ибо свиток, столько лет скрытый от мира, и был договором, заключенным еще в незапамятные времена – нерушимым и страшным, – между Владельцами Дома и обитателями склепа. В нем были исчислены и описаны все кошмарные ритуалы, соединившие два клана в веках – обряды крови, и соли, и еще многого сверх того.
– Если ты прочла договор, – сказал глухой голос из-за двери, – значит, ты знаешь, за чем мы пришли, дочь Хьюберта Эрншоу.
– Вы пришли за невестами.
– Да, за невестами! – прошелестело с той стороны. – За невестами, за невестами! – Шепот все нарастал, растекался по дому призрачным эхом, и, казалось, уже все пространство содрогается в ритме этих слов, бьющихся пульсом тоски, и любви, и неизбывного голода.
Амелия закусила губу.
– Хорошо. Вам нужны невесты. Я приведу вам невест. У нас будут невесты, у всех.
Она говорила тихо, но они услышали ее. За дверью вновь воцарилось безмолвие – глубокая, бархатная тишина. А потом призрачный голос прошипел:
– А может, попросим еще на гарнир этих вкусных рогаликов? Как вы считаете, она не откажет?

От распахнутой двери ванной тянулась полоса черной слизи,  вначале к входной двери, а оттуда к столу, под которым собралась жуткого  вида лужа.  Уродливые  карандашные  каракули,  будто  наощупь  начертанные слепцом, покрывали оставленный на  столе  листок,  изгаженный  той  же неверной,  елозившей  по  бумаге  липкой  рукой,  поспешно  выводившей прощальные слова. Далее  слизистый  след  тянулся  к  кушетке,  где  и заканчивался тем, что описанию не поддается.
...Написанное  в  предсмертной  записке казалось более чем  неправдоподобным  при  свете  яркого  солнца,  при поднимающемся от асфальта забитой машинами  Четырнадцатой  улицы  реве грузовиков и шелесте  шин  автомобилей,  врывающемся  в  окно,  но  я,
признаюсь, поверил каждому слову -- тогда. Верю ли я в  это  сейчас?.. Откровенно  говоря,  не  знаю.  Над  некоторыми  явлениями  лучше  не задумываться, чтобы сохранить здравый рассудок, поэтому лишь  повторю, что с той поры ненавижу запах аммиака и чувствую дурноту,  как  только повеет холодом.
"Вот и конец, -- корчились зловонные каракули,  --  лед  кончился, этот парень заглянул и бросился наутек. С каждой  минутой  теплеет,  и ткани больше не держатся. Вы ведь помните, что я  рассказывал  о  силе воли, активности  нервов  и  сохранении  жизнеспособности  тела  после прекращения деятельности органов. Теория хороша, но  до  определенного предела. Я не предвидел опасности постепенного распада. Доктор  Торрес понял это, и умер от потрясения. Он не перенес того, что был  вынужден совершить. Получив мое письмо, он спрятал меня в укромном темном месте и выходил. Однако органы моего тела  к  жизни  возродить  не  удалось. Доктору Торресу ничего иного не оставалось,  как  прибегнуть  к  моему методу искусственной консервации. Поэтому знайте: Я  УМЕР  ЕЩЕ  ТОГДА, ВОСЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД!" ("Холод")